Тимоти Лири: Искушение будущим - [53]

Это, возможно, было самое значимое откровение во всем этом опыте: открытие, что я был связан внутренними запретами, что то, что можно, а что нельзя, определялось не внешними силами и что свобода выбора остается за мной. Чтобы опробовать свою вновь обретенную свободу, я принялся лепить снежки и бро-сать их в занавешенное окно комнаты, в которой находилась вся группа. Мне было очень весело. Тим, очевидно, понял мое настроение, он ухмыльнулся и принялся кидать какие-то маленькие оранжевые подушечки в окно, отвечая на мои снежки. Эта игра родила во мне ощущение свежести и внезапной чистоты, я чувствовал себя невероятно счастливым.

Этот первый опыт с псилоцибином оказал огромное влияние на мою жизнь. Я никогда раньше не испытывал ничего подобного, никогда не был ближе к своему истинному я и никогда раньше не испытывал такую остроту мыслей и чувств. Одновременно я внимательно наблюдал за людьми и предметами вокруг себя и не терял связи с той реальностью, которой является наш обычный мир. Наоборот, обыкновенное восприятие тоже усилилось и ожило. Это была полная чушь — называть эти наркотики «галлюциногенными», в том смысле, что галлюцинация это что-то, чего на самом деле нет.

Теперь я увидел, как сенсорный феномен может зависеть от временного смещения констант восприятия — нервных механизмов, которые сохраняют видимые формы и размеры вещей постоянными, даже когда оптический образ определенно меняется. Вот иллюстрация: во время сеанса я лежал на полу, а Понтер играл с мячом на другом конце комнаты. Вот он упустил его, и мяч покатился ко мне. Когда мяч приблизился, он невероятно вырос в размерах, заняв всю сетчатку глаза. Так же, как и волнение и «дыхание» объектов, за которыми я мог следить движением глаз, легкие ритмические сокращения благодаря наркотику многократно усиливаются. Все процессы, которые фильтруют и регулируют восприятие, были подавлены. Как выразился Хаксли, «редукционный клапан сознания» был отключен.

Неделю спустя после моей инициации мы начали тюремный проект. Мой второй наркотический опыт проходил за тюремными стенами. Мы хотели избежать того, чтобы заключенные чувствовали себя подопытными кроликами в эксперименте безумного профессора, и мы решили, что некоторые участники проекта примут наркотик вместе с ними. Мое первое путешествие в тюремной обстановке, среди заключенных, было посещением ада. Беспокойство возрастало до размеров ужаса, одиночество — до заброшенности в недра земли, дискомфорт становился агонизирующим отчаянием, и все это сопровождалось ужасными видениями жадных машин-монстров. Ко всему этому добавлялось чувство, что ты пойман в ловушку и изолирован от мира…

Откуда-то очень издалека я услышал слабый голос, который тихо произнес: «У меня чувство полного одиночества во вселенной, только я». Человеческий голос. Здесь были другие! Осторожно и недоверчиво я открыл глаза. Сцена, исполненная невероятного покоя, предстала моим взорам. Понтер и двое заключенных сидели у окна, тихо беседуя, освещенные лучами послеполуденного солнца. Один заключенный умиротворенно лежал на кровати, читая газету и покуривая. Двое других тихо сидели за шахматами. Меня обдало волной покоя и мира. Тюремные стены показались иллюзией: весь мир был широко распахнут. Объекты опять приобрели необычно глубокое измерение, словно воздух между мной и ними стал кристаллическим. У людей были спелые зеленоватые лица и сияющие глаза. Кто-то сказал; «Одно во всем», — и каким-то странным образом это единство всего стало самой сутью, сутью всех чувств — одна радость, одна печаль, один ужас, одно удовольствие.

Внезапно возник хаос. Психиатр сказал: «Все возвращаются к тюремному распорядку, смена караула, всем выйти из камеры». Было что-то безумное в том, как все принялись собирать свои вещи, сгребать в кучу одежду, пытаясь собрать воедино свои размытые индивидуальности, чтобы сделать их вновь пригодными для тюремного режима. Когда мы пересекали тюремный двор, я заметил, что охранники наблюдают за нами. «Спокойно, веди себя нормально», — сказал я себе. Когда за нами с лязгом и звоном ключей захлопнулись тяжелые двери, зловещая странность происходящего накрыла тенью все наши мысли.

Откровения этого опыта были, возможно, даже более глубокими, чем во время первого сеанса. Я начал видеть, как работает фактор внушаемости: чувства страха, вины или гнева могли быть вызваны случайными замечаниями, и эти негативные эмоции могли радикально изменить ход эксперимента. Напротив, теплое слово или ободряющая рука на плече могли вызвать чувство настоящего комфорта у кого-то, страдающего от внутренней боли. Мы вошли в контакт со всеми осужденными, согласившимися принять участие в эксперименте. Мы рассказали им о том, как мало мы пока знаем об этом лекарстве, о наших собственных опытах, и сформулировали цель: добиться инсайта, который позволит им выработать некриминальный взгляд на мир за стенами тюрьмы. Соглашение также подразумевало психиатрические интервью и психологические тесты до и после сеансов, а также письменные отчеты по каждому отдельному опыту.