Тимошина проза - [6]

До отправления электрички еще оставалось время. Вагон заполнялся всё новыми пассажирами. Это были, конечно, дачники, обвешанные поклажей, но также студенческая тонконогая молодежь, и застенчивые гастарбайтеры, и надменные женщины-богомолки, и женщины-матери со своими орущими и кривляющимися детьми. Все с волнением выглядывали свободные места, а наконец усевшись, испытывали промежуточное удовлетворение. Но вот и совсем не осталось незанятых мест в вагоне. Пассажиры, которым не повезло, скорбною вереницей тянулись между сидящими и уходили в другой вагон. Сидящие отворачивались от них.

Поезд тронулся точно по расписанию. Легкая дрожь покатившегося вагона через сиденье отдалась Тимоше и отозвалась в душе легким трепетом ожидания. Он переключил всё внимание на окно, готовый впитывать впечатления.

3. Зона отчуждения

Поезда входят в город и из него выходят через не самые чистые его места. Так повелось исторически, еще с паровозных времен. Железная дорога тогда были чумазой, и городские окрестности ей соответствовали. Потом появилась электротяга; дорога стала гораздо чище, гигиеничнее для организма города. Но окрестности ее остались прежними.

Красивые новенькие поезда на бегу разметали всякую городскую дрянь: пакеты, окурки, пивные банки. Вдоль путей все заборы и стены пакгаузов были исписаны непристойностями, политическими доносами и просто абракадаброй. На придорожных откосах пьянствовали отбросы городского социума. Трудолюбивой железной дороге, по природе своей склонной к размеренности и порядку, было чуждо такое ее окружение. Она как могла боролась с обступавшим ее городским хаосом. Тимоша прочитывал трогательные железнодорожные надписи, выложенные белым камешком: «Счастливого пути!» – туда, и обратно: «Добро пожаловать!».

4. Самолетик

Но вот кольцевая автодорога накрыла поезд и схлынула – электричка пересекла городскую границу. Рельсы бежали дальше, в так называемое замкадье. Об этом пространстве Тимоша не имел современного представления. Когда-то, очень давно, ему довелось провести месяц в загородном детском лагере. Везли их туда и обратно автобусами. Поселения, мимо которых проезжали дети, выглядели запущенными, олицетворяя тогдашний экономический кризис. В окрестностях лагеря были, конечно, и лес, и речка, очень красивые, но полные всякой плавающей и летающей гадости. На его территории еще оставались щиты с рекламой пионерского образа жизни; эти щиты при ветре падали детям на головы. Иногда из ближайшего городка слышались звуки стрельбы, и каждую такую ночь Тимошин сосед по палате онанировал под одеялом. Мальчик как мог прогонял тревогу. А когда всё это закончилось, уже дома, в Москве, мама нашла у Тимоши вшей.

Эти воспоминания всплыли по выезде из Москвы, но теперь они только мешали свежему восприятию. Замкадье неузнаваемо преобразилось. На станционных платформах, выкрашенных в голубое с белым, электричку встречали девушки в легких платьицах или обтягивающих штанишках. У девушек были татуировочки на тех или иных местах, а в руках они держали смартфончики или баночки с энергетиком. Пристанционные площади пестрели вывесками, а за ними высились заросли новостроек кукурузного цвета. Частные домовладения вдоль дороги были добротными и зажиточными; из-под яблонь и ив выглядывали широкие, рубиново инкрустированные зады машин. В полях представители среднего класса практиковались в верховой езде или, повязавшись банданами, устраивали покатушки на квадроциклах.

А наверху в попутном поезду направлении небо стриг прогулочный самолетик. Тоненький, невесомый, с татуировочками на фюзеляже, он беззаботно вертел пропеллером, не спеша уходить в отрыв. «Вот она какова, провинция!» – удивлялся про себя Тимоша.

5. Федюнино Московской области

В вагоне почувствовался запах хвои. Вдоль дороги сгущались ели – темные, рослые, мрачноватые с виду. «Настоящая дичь… – подумал Тимоша. – Здравствуй, батюшка Русский лес!» Он приготовился распрощаться с цивилизацией. Однако дремучий лес скоро опять поредел, перешел в неопрятный кустарник и кончился. Взгляду предстали холмистые выбритые поля, засеянные там и тут дачными поселениями. Поля рассекало шоссе, по которому в муравьином траффике двигались автомобили. Это шоссе с машинами и Тимошина электричка устремлялись в одном направлении – туда, где маячили над холмами очередные початки высоток. Это и было Федюнино.

Конечно, Тимоша был чужд предвзятости, но, положа руку на сердце, он выезжал из Москвы с заведомыми ожиданиями. Старый советский кинематограф, литература и папа с мамой сформировали Тимошины представления о провинции. Федюнино ему виделось патриархальным, пыльным и сонным уездным городишкой. Где главным транспортом остается мотоцикл с коляской; где на улицах можно повстречать козу, но трудно встретить трезвого мужика. Где девушки, пока свежи, гуляют под ручку с подружками и поют, но скоро выходят замуж за местных пьяниц. От беспросветной жизни они превращаются в угрюмых баб. Правда, мужья-алкоголики не доживают до пенсии, но женщины сознают, что их годы вышли, и в виде старушек досиживают свой век на лавочках у калиток.