Тиховодье - [104]

Петр Ильич размерено прошелся от окна обратно к креслу, мимо замершей в дверях женщины, но даже не посмотрел в ее сторону.

Не заметил или не захотел замечать, подумала Катя. Умник, погруженный в свои мысли. Отличается ли он хоть чем-то своего пациента понуро опустившего голову на диване?

– Но спросите себя на минуту, какой мир может создать семилетка на основе своих детских фантазий и представлений. Только плоский и картонный. Мир, который при малейшем дуновении ветра начинает трещать по стыкам и разваливаться. Который не при каких условиях не сможет стать ему спасительным убежищем.

Психотерапевт обошел кресло, налил кофе из кофейника в пустую чашку, отпил, сделав небольшой глоток и сморщился.

– Остыло. Терпеть не могу холодный кофе. А вы?

Молодой человек еле заметно пожал плечами.

– Так о чем я? – Гаврилов поставил чашку обратно на стол и, опять заложив руки за спину, направился к окну. – А, вспомнил! О том, что мир, созданный вами, не мог вас спасти, не мог стать вашим убежищем. Почему?

Он усмехнулся.

– Потому что никогда ни один творец не смог получить полного контроля над своим творением. Даже Бог, создав людей не смог контролировать их поступки и желания. Иначе бы он никогда не выгнал их из рая. Иначе бы Гоголь не уничтожил вторую часть «мертвых душ», а Микеланджело не сжег тысячи своих рисунков. Все просто. Всё что мы создаем, во что мы вкладываем самих себя, в конце концов, оживает и начинает жить самостоятельно. Именно из-за того, что мы так любили свое творение, что поделились с ней частью своей души, одухотворили его.

Голос психотерапевта был монотонным и вежливым. Именно такой голос должен быть у мозгоправа – убаюкивающий и расслабляющий. Слова походили на тихий шорох, с которым пересыпается песок.

– Так и вы, населив этот мир людьми, которых вы любили или, напротив, ненавидели, наполнив его своими персональными монстрами, оживили его и оживили их всех. Но с этого самого момента все вышло из-под вашего контроля. Монстры и персонажи перестали быть управляемыми. Они начали жить собственной жизнью. Их чувства стали вам непонятны и опять, опять к вам вернулись страх и боль.

Гаврилов вернулся к столу и взял в руки планшет.

– Нет убежища. Нет спасения. Теперь вы должны понять это. Понять и принять. Другого выбора у вас нет. Либо всю оставшуюся жизнь пребывать в иллюзиях и пытаться убежать от самого себя, либо вырваться, наконец, из плена, открыть глаза и разрушить стену.

– В начале детство. – Врач вновь принялся листать текст, будто сверяясь с ним. – Вот где находятся причины всех наших неврозов, причины взлетов и падений. Вся наша последующая жизнь уходит корнями в несколько первых лет. Мы думаем, что нам нравятся низкорослые блондинки, однако достаточно одного честного взгляда вглубь самих себя и нашу мать, и вот мы уже вынуждены признать, что просто ищем ее подобие. Мы думаем, что не перевариваем самоуверенных жадных типов, но не опасаемся ли мы просто встретить очередное воплощение своего отца?

– Какая милая фотография, – он повернул планшет в сторону молодого человека, демонстрируя изображение на экране. – Она говорит, что мальчик рос в достатке. Никогда не знал отказа ни в чем от любящей его матери. Маменькин сынок, говорят про таких.

Гаврилов отвернулся и отошел к окну. Пожевав тонкие бледные губы, он продолжил, но теперь его голос стал жестче, слова обратились в мелкий гравий, вылетающий из-под колес грузовика.

– Но в то же время иногда по вечерам в их идиллию вторгается третий, злобный, похищающий у мальчика внимание матери, а от него чего-то постоянно требующий, грозящий ремнём, дающий подзатыльники. Ситуация возможно уже тогда усугублялась конфликтом между родителями при котором мать принуждала ребенка делать выбор чем еще больше отдаляла сына от отца, который только что не демонизировался в чёрно-белом не знающем полутонов детском сознании.

И снова слова потекли как песок, не причиняя никакого вреда. В интонации стали преобладать нотки сожаления. Катя решила, что это был своего рода психологический прием – удар, а затем катарсис. Доктор Гаврилов действительно знал свое дело – умело строил речь, подбирая слова и манеру произношения.

– Добавьте сюда любовников и любовниц, и вы получите такой винегрет, такую взрывоопасную смесь, которая способна будет взорвать даже голову крепкого мужика. Что уж тут говорить о сознании ребенка. Для этой смеси нужен только детонатор, и он, разумеется, нашелся. Это похоже на известную фразу – если в первом акте на стене весит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит. Мы даже не осознаем того насколько много подобных толчков к нервному срыву, и дальше к безумию, нас окружает. Вы никогда не считали сколько раз, возвращаясь из кафе на учебу, в троллейбусе вас задевали другие люди? Толкали, наступали на ноги? Уверен, что нет. В обычном состоянии человек не обращает внимания на подобные вещи. Они для него сливаются в обыденный фон, как и косой взгляд девушки за прилавком, ядовитое слово, брошенное коллегой. Этих толчков ежедневно сотни, но мы не замечаем их, в отличие от человека в пограничном состоянии. В состоянии предпсихоза любой подобный толчок способен сдвинуть его психику. Способен стать именно тем детонатором, что взорвет сознание.