Тиховодье - [106]

Петр Ильич пролистал текст на «айпаде».

– Не могу понять. У вас были поллюции или детский онанизм?

Молодой человек не шелохнулся.

– Ну ладно. Могу сказать со стопроцентной вероятностью, как только вы в первый раз проснулись от ночной поллюции, или эякулировали вовремя мастурбации, вы стали избегать девочек. Когда какая-нибудь из них оставалась с вами одна в классе что вы чувствовали? Что это предательство? Или просто ощущали немотивированную злобу и страх?

Голова юноши вжалась в плечи.

– Хватит, мучить его, – крикнула Катя. Но ее никто не услышал. Так словно она и вправду была призраком женщины, чьи мозги раскатали по асфальту колеса грузового фургона.

– Вы даже не знали, что у вас проблемы, что это ненормально. Но бомба, взведенная в детстве, уже была запущена и принялась разрушать вашу жизнь.

Психиатр одним глотком допил остававшееся в чашке кофе.

– Первый поцелуй, первый сексуальный контакт, – он закатил глаза. – Как это романтично. В скольких произведениях воспет этот миг, первая влюбленность. К сожалению, это не ваш случай. У вас вполне ожидаемо первый блин обернулся комом.

Гаврилов ткнул пальцем в экран планшета.

– Вот. О нем даже осталась запись в школьном журнале и в вашем личном деле. Одноклассница, самая красивая и недоступная девочка в классе, хотела вас поцеловать во время дежурства в школьном музее. Вы не были против, не исключено, что какая-то ваша часть даже думала о большем, надеялась на большее. В студенческие годы мой учитель как-то сравнил человека с моллюском в раковине, а жемчужины, которые часто находят в этих раковинах – с нашей сексуальностью. И вот, когда вы впервые целовались в школьном музее, остаток вашего естественного натурального либидо показался из раковины закомплексованности и страхов как молодой моллюск, впервые исследующий пугающий, но такой необычный окружающий мир.

Только в тот момент, когда раковина почти раскрылась, и моллюск выбрался наружу, по нему был нанесен удар. Взгляд или поворот головы, может неосторожно оброненное слово или излишняя напористость девушки – неважно, чем именно это было. Важно, что этот удар, эта ментальная пощечина, закрепил на всю оставшуюся жизнь к тому времени уже довлевшие над вами страхи.

Доктор встал и принялся расхаживать по комнате.

– Я не думаю, что вы хотели ей зла, что оттолкнули ее специально. Но сделанного не воротишь. После того случая вы надолго стали изгоем во всей школе.

Катя вытянула руку и попыталась дотронуться до плеча врача. Но пальцы погрузились в него, не почувствовав никакого сопротивления и показались из его спины. Они находились в разных пространственно-временных континуумах и не могли повлиять друг на друга.

– Сублимация могла бы все изменить, – произнес Гаврилов. – Но не для вас. Ни участие в рок-группе, ни написание песен не помогли. К этому времени вы уже настолько отдалились от остальных людей, настолько погрузились в свой мир, что ничто из того, что вы создавали, не находило отклика в чужих сердцах. Вы попали в замкнутый круг, в омут посреди заводи. Тихие воды безумия затягивали вас все глубже. И вы даже не замечали этого. Стоит один раз позволить себе погрузиться в вымышленный мир и вам уже не захочется слезать с этой иглы. Это собственный выдуманный вами вид наркотика.

В этой параллельной вселенной демон, завладевший вами, оттягивался по полной. Он заставил вас думать, что вы убили всех этих людей – соседа, любовника, вашего участкового. Этим он усугублял ваше чувство вины, кормился им. Создавал из окружающих монстров, укрепляя ваши страхи.

Вы спрашивали себя, безумны ли вы? И полагали, что нет, потому что существует опасное клише, утверждающее о том, что сумасшедшие не задают себе подобных вопросов. Как психотерапевт со стажем я вам отвечу – задают и часто. Именно этот вопрос позволяет им считать себя душевно здоровыми. Это своего рода самоиндульгенция – раз я задаю себе этот вопрос, значит, я абсолютно нормален.

Такое понятие как нормальность не подходит к вам. К сожалению. Вы глубоко больны и глубоко несчастны.

– Хватит! – Гаврилов одним движением смел стоявшие на полке книги. Вспорхнув страницами, они ранеными птицами в беспорядке попадали на пол.

Психотерапевт ударил кулаком одной руки по ладони другой.

– Разорвите уже этот круг! Убейте этого демона внутри себя! Перестаньте кормить его виной и кровью. Вы не виноваты в смерти вашей матери! Ваш отец не виноват! Весь мир не виноват!

Его слова грохотали, сыпались камнепадом на голову парня.

– Примите, в конце концов, окружающую вас реальность, всплывите из глубин вымышленного мира на поверхность и выйдите на берег. Вот он у ваших ног. Ваша мать умерла! Умерла! Ее нет здесь!

Неожиданно он замолк и сник. Тяжело дыша, он прошаркал к креслу.

– Ах, ты, сраный актер, – прошептала Катя.

Гаврилов в третий раз время своего монолога опустился в объятия кожаного друга. Во второй раз наполнил чашку остывшим кофе. И в первый раз прикоснулся к юноше, протянув и положив руку ему на коленку.

Плечи молодого человека мелко вздрагивали.

– Да. Это грустно. Поплачьте и почувствуйте ваши слезы. Настоящие слезы! Разрушьте свой иллюзорный мир. И отпустите его обитателей. Перестаньте держать их. Пусть летят!