Тихоходная барка «Надежда» - [24]

Сорвал ромашку, растер ее тонкими пальцами.

- Ах, как хорошо, - сказал он.

А потом быстро поднялся и пошел к машине. Мы и опомниться не успели, как он сел за руль и укатил.

Мы сначала думали, что это он шутит и скоро вернется. Но время шло, а Никишки все не было и не было.

— Сволочь, правильно папка говорит, что он - сволочь! - выругался сын Епрева, Витька.

— Нарочно завез, - догадалась Любка-Рысь.

— А-а, как мы домой пойдем? - захныкал Володька Тихонов.

— Ну, мы ему устроим, козлу, хорошую жизнь, - сказал хулиган Гера, главарь нашей компании.

И всю обратную пешую дорогу мы строили самые разнообразные планы мести этому проклятому обманщику.

Ну, а когда, пыльные, измученные, злые, наконец появились мы на нашей тихой улице, то выяснилось, что горбун Никишка час назад врезался в двадцатипятитонный самосвал и умер на Енисейском тракте, не приходя в сознание. Лялька билась в истерике. Женщины отпаивали ее валерьянкой.

На панихиду и вынос тела собралось немало народу. Хмурые торговые работники. Множество старух. Старухи плакали и крестились. Плакали две или три красивые женщины, злобно глядевшие на Большуху. Епрев с Шенопиным после поминок беспробудно пили неделю. Ляля Большуха скоро завербовалась на Север. И опустел флигелек, весь увитый плющом, с тенистой черемухой перед маленьким окошком.

Голубая флейта

Как-то раз судьба забросила меня на станцию С. Восточно-Сибирской железной дороги по трассе Абакан - Тайшет. Электричка моя уже ушла, и я понял, что мне придется одному коротать эти томительные ночные часы до утреннего автобуса.

Со скуки я огляделся. Станция как станция. Деревянные жесткие эмпээсовские скамейки, пыльный фикус, бачок с кипяченой водой, и щербатая кружка на толстой цепи, и жестяная мусорная урна - и КАРТИНА!!! Я вдруг увидел КАРТИНУ!!! Громаднейших размеров, писанная маслом, она занимала почти всю главную стену зальчика ожидания. Тесня прочую наглядную агитацию, состоящую из цифр, лозунгов, призывов, обещаний и рукописной газеты "Брюшной тиф".

И там, на этой волшебной картине, исполнила вдохновенная рука художника, что где-то там, вдали, близ изумрудных гор, пасутся веселые пестрые коровы, в лазурном небе пролетает радостный самолет, а на центральной, выходящей прямо на зрителя чистой поляне нежно расположились среди высоких трав, венки сплетя, Он и Она возраста Дафниса и Хлои, но одетые.

Он, имея алую рубашку, мечтательно следит большими глазками за уверенным полетом самолета, а она в красном сарафане играет ему на голубой флейте какую-то неведомую журчащую песнь. Внизу подпись белым - "Приходи, сказка!".

— Да кто ж это написал такую замечательную картину? - невольно воскликнул я.

— А что? Нравится? - раздался встречный вопрос с такой же скамейки напротив, где сидел средних лет чело

век, одетый во все черное, в черной кепке блином и с подвязанной небритой щекой.

— Нравится, - искренне сказал я. - А кто ее нарисовал?

— А ее нарисовал Митя Пырсиков, - сказал этот человек, которого, как потом выяснилось, звали Виктор Парфентьевич, слесарь мехмастерских. - Он дал обет, и вот он нарисовал эту картину, а сам потом уехал на БАМ.

— Обет? - спросил я.

— Обет, - сказал Виктор Парфентьевич.

— А сам уехал на БАМ?

— На БАМ вместе с женой, - подтвердил Виктор Парфентьевич, вновь ухватившись за ноющую щеку.

— Вам, может быть, водочка поможет, - сказал я. - У меня тут есть немного.

— А, давай, может, в самом деле утихнет, проклятая, - сразу же согласился Виктор Парфентьевич.

Мы выпили из щербатой кружки, аккуратно занюхали выпитое корочкой, и он начал свой рассказ.

- Вот же ты, е-мое, и правда утишился этот проклятый зуб. Надо же - никогда не болело в жизни, а тут началось. И все оттого, что проклятый зуботехник Сережа Малорубко мне неправильную пломбу поставил, совсем спился проклятый зуботехник Сережа Малорубко, а ведь был неплохой молодой специалист. Ну да водочка с девками кого угодно деквалифицируют, хоть и самого блестящего спеца.

Вот. Ну, а я тебе и говорю, что когда во Дворце бракосочетаний нашего города К. происходило сочетание известной пары рабочих, то никто тогда еще не знал, чем дело кончится, чем сердце успокоится. И даже наоборот - многие считали, что все выйдет очень складно, и уж, разумеется, никто и не подозревал, что Мите придется потом ехать в Ленинград, обет давать и так далее.

Потому что оба они, и Митя Пырсиков и Маша Хареглазова, были крайне во всех отношениях приятной парочкой для той комсомольской свадьбы. Оба имели не только высокий рост, румянец и красоту, но обладали также и другими статями - добились высоких производственных показателей, активно участвовали в общественной жизни предприятия.

Наш-то землячок Митя, он еще в ГПТУ сильно выделялся среди остальной прочей буйной ватаги фэзэушников относительной кротостью нрава и прилежанием. О чем его ныне покойной матушке писал сам зам. по воспитательной работе этого ФЗУ. Ну, например, Митя никогда не фигурировал в драках заборными досками с блатными качинскими мужиками, которые эти мужики сильно имели претензии к будущему рабочему классу за гуляния, обжимания и прочие хорошие дела среди прибрежных качинских кустов. С их, мужиков, женами, подросшими дочерями и просто девками. Все остальные участвовали, а Пырсиков не участвовал, потому что он и в обжиманиях не участвовал, и в гуляниях и прочих делах. Он вечерком вместо разбуженной плоти рисовал что-нибудь красочками на картонке в кружке художественной самодеятельности или сидел тихонько в библиотеке, изучая труды профессора Патона по сварочному делу.