Тихий русский - [22]

Геныч сглотнул подкативший к горлу нервический комок. Неизвестно, как всё пройдёт-произойдёт, но лёгким испугом Буланову не отделаться. И сигануть в сугроб не удастся: «проклятый частный собственник» запер себя в каменном мешке гаража. Не использующий машину по назначению «лётчик», а поглядывающий на тачку со стороны типичный «автоонанист».

Геныч достал «макара» и навинтил глушитель.

В «просеке» висела гробовая тишина. Геныч подождал, пока с запада послышится нарастающий шум скорого поезда Москва – Йошкар-Ола, и, унимая дрожь в коленках, тихонько подскрёбся к приоткрытой, врезанной в гаражные ворота двери.

Из щели проливался на грязный, в пятнах машинного масла и размазанного собачьего дерьма, снег мертвенный фотонный поток от лампы дневного света.

«Слава Богу, мэр увлекается велогонками, а не собаками, – подумал Геныч. – Иначе вся эта чёртова затея пошла бы в буквальном смысле слова сторожевому псу под хвост!».

Он без стука переступил высокий порог и оказался в тесноватом типовом гараже, едва вмещающем белого недомерка плебейских тольяттинских кровей. В ноздри ударил резкий запах бензина, ценою конкурирующего с цельным молоком.

Буланов обернулся на шум, оторвавшись от бессмысленного пиления зажатой в тисках традиционно некондиционной «вазовской» железяки.

– Эй, земляк, на минуточку можно? – позвал Геныч – типичная марионетка, которая хоть на пару минут, пока есть в руке пистолет, ощущает себя кукловодом.

– А что такое? – откликнулся недовольный голос. – Сейчас иду.

Буланов начал протискиваться к выходу сквозь узкую щель, образованную увешанной полками неоштукатуренной стеной силикатного кирпича и бортом «жигулёнка» – в такой конуре американец постыдился бы держать и дворнягу, а не то что сенбернара и тем более «Понтиак Гран-при». Загремело задетое пустое ведро, что-то ещё шлёпнулось на отсыревшие, подёрнутые инеем доски пола, раздалось чертыханье пополам с кряхтеньем – и мэр города Мурома предстал перед киллером-любителем героем без каких-либо следов галстука от Версаче: во всей расхристанной красе не пилота ублюдочного тольяттинского «болида», но автомеханика-любителя. В руке Буланов держал большой драчовый напильник: холодный ширпотребовский «булат» versus нагревшегося в руке Геныча «макарова» – на чьей стороне преимущество? Когда Буланов пробирался на свободный пятачок, Геныч удерживал «пушку» в опущенной руке; теперь он держал пистолет согнутой в локте рукой – как дверную ручку.

Йошкар-олинский скорый, катясь под уклон на мост, грохотал совсем рядом – решайся, киллер-любитель № 81!

– Не подскажете, как пройти в библиотеку партпроса? – неожиданно для себя самого совершенно спокойно и даже с ироническим подтекстом вопросил Геныч.

Буланов растерянно хлопал глазами – но таким хлопаньем смерть не испугаешь.

– Счастье– это тёплый пистолет, – дидактическим тоном преподавателя марксистско-ленинской философии провещал Геныч, так и не дождавшись ответа от онемевшего и не знающего что делать с напильником Буланова. – Прощай, мертвец!

За грохотом вечно опаздывающей йошкар-олинской вечерней «шайтан-арбы» демпфированного глушителем выстрела не услышал ни преступник, ни жертва. Генычу несказанно подфартило: пуля случайно угодила Буланову прямо в глаз, и мэр отдал концы почти мгновенно.

Люби и не стыдись безумных наслаждений,

Открыто говори, что молишься на зло,

И чудный аромат свирепых преступлений

Вдыхай в себя, пока блаженство не ушло.

Геныч не мог поверить, что всё прошло так гладко. Буланов отбросил зимние лапти после одного-единственного выстрела – это был в чистом виде настоящий божий промысел! Генычем явно руководил какой-то могущественный кукловод – без его покровительства киллер-любитель наверняка бы провалил жестокий тест «старика Хоттабыча». А он, «старик Хоттабыч», в том памятном октябре просил обязательно сделать контрольный выстрел.

Патронов не оставлять! Таких выстрелов пришлось сделать целых два.

«С почином!» – унисонным трёхголосьем «старика Хоттабыча» поздравил Геныча невидимый кукловод, слегка отпуская вожжи-ниточки.

Приказывая себе не пороть горячку, Геныч отвинтил глушитель и спрятал оружие – во внутренний карман спортивного костюма, а не в наружный карман ветровки – и выбрался наружу.

Поезд уже погромыхивал по мосту. Теперь можно было линять, сматываться, сваливать, испаряться, делать ноги.

Геныч извлёк из другого кармана самолично изготовленый «антисобакин». Присыпал следы, оставив впрок две трети содержимого коробочки, и перешёл на тропинку. Высмотрел место, где мальчишки катаются по склону Бучихи на до сих пор ещё не исчерпавших «моторесурс» новогодних ёлках, и по утрамбованному скорее несанками и ёлками, а тощими мальчишескими задами снегу спустился на дно оврага. Здесь от опять чуть-чуть отсыпал из коробочки и, пересеча железнодорожную двухпутку, вступил видавшими виды осенне-зимними «говнодавами» в незамерзающий даже в тридцатиградусный мороз ручеёк – своего рода «неопалимую купину», положительная температура «горения» которой поддерживалась вонючими сточными водами, изрыгаемыми гальваническим ваннами ЗИБа, то есть Машзавода.