Тихий пост - [3]
— В сугроб надо залезать, — сказал Курбатов. — У меня дед так спасся. В степи буран его застал. Три дня в сугробе просидел. Живой остался. Даже не обморозился.
— Раз на раз не сходится, — подал голос Жохов.
— Время же идет! — чуть не стонал Пенов. — Чего вы?
— Давай еще постреляем и покричим, — предложил Жохов и вышел из помещения.
Матросы еще кричали и стреляли.
Ветер сбивал с ног, не давал шагу шагнуть. А главное, не знали они, куда идти, в какой стороне искать Чупахина. Ловушки у него стояли везде. У которой из них застала его пурга?
Когда вернулись в дом, Жохов решительно сказал товарищам:
— Все. Больше ждать нельзя. Слушай мою команду. — Он внимательно оглядел всех. — Со мной идут Курбатов и Костыря.
— Как так? — спросил Генка Лыткин. — А я?
— Со мной пойдут сильные, а ты слабый, — отрезал Жохов и свел широкие густые брови.
— Какой я слабый?! — возмутился Лыткин. — Тоже мне — определил!
— Ты что, хочешь пост оголить? — спросил Костыря, чувствуя свое превосходство над Лыткиным. — А если с нами что стрясется, тогда пост как?
Лыткин нехотя отступил перед доводами Костыри и буркнул:
— Возьмите конец. Привяжите к дому и идите по нему.
— Идея! — одобрил Костыря и хлопнул Генку по плечу. — Не голова, а сельсовет.
Лыткин недовольно дернул плечом, он совсем не разделял настроения Костыри.
— Костыря, бери конец, — приказал Жохов.
Вышли из дому, привязали тонкий пеньковый канат к стойке у крыльца и, распутывая бухту и держась друг за друга, двинулись в белую темень. Ветер сбивал с ног. Ребята падали, поднимались и упорно двигались в ревущую белесую мглу. Кричали. У поста стрелял Генка Лыткин.
Вдруг под ноги Курбатову, который шел вторым за Жоховым, подкатило сбоку что-то круглое и черное. Виктор испугался. Кто знает, что тут может носиться по тундре! Но тотчас рассмотрел — шапка, чупахинская.
— Смотрите! — крикнул он и захлебнулся ветром. — Шапка!
Он схватил ее и показал. Неужели!..
— Пошли на ветер! — закричал Жохов, поворачиваясь спиной к ветру. — Ее оттуда ветром пригнало. Он там!
— Конец кончился! — крикнул, пересиливая пургу, Костыря и подергал за канат.
— Стой тут! — приказал Жохов. — С места не сходи, а мы еще походим вблизи. Пошли! — махнул он Курбатову.
— Пошли! — кивнул Виктор и схватил Жохова за рукав полушубка.
Костыря, оставшийся на месте, сгинул в пурге.
Держась друг за друга, Жохов и Курбатов шли в снежной коловерти. Кричали. Прислушивались. В ответ — свирепый вой ветра. Выбились из сил. И уже хотели поворачивать назад, как Жохов налетел на что-то. Нагнулся.
Из сугроба торчал конец лыжи.
— Лыжа! — заорал он. — Здесь он!
Подергали за лыжу. С того конца, из-под сугроба, тоже дернули.
— Здесь он, живой! — радостно закричал Курбатов и стал яростно разгребать снег.
Они быстро разрыли сугроб. Из логова вылез Чупахин, Виктор облапил его и затряс.
— Живой, Вася, живой! Как тебя угораздило! Еле нашли.
Жохов кричал:
— Тут же совсем рядом! Метров сто до поста!
Чупахин молчал. Жалкая улыбка кривила ему губы, и он отворачивался, боясь, что подчиненные увидят его слабость.
— А где добыча? — спросил Виктор.
Чупахин безнадежно махнул рукой. Песцов он потерял, когда его несло по склону и крутило через голову.
— Пошли, пошли! — торопил Жохов.
Двинулись побыстрее к посту. Прошли мимо Костыри, не заметили. И только когда налетели на канат, подергали ему. Собирая канат кольцами на руку, из белой мглы появился Костыря. Увидел Чупахина, полез обниматься.
— Давай, давай! — торопил Жохов. — Пошли!
По канату вернулись в пост.
И снова жизнь на посту вошла в свою колею, снова потянулись длинные и скучные сутки, наполненные однообразными вахтами на смотровой площадке, дежурством по камбузу, изучением уставов, стрельбой по целям и строевой подготовкой.
Чупахин был беспощаден и весь день до отказа забивал всяческой работой, как на большом образцовом корабле.
Наутро после того дня, когда он чуть не погиб, Чупахин, проверяя вахтенный журнал, обнаружил — нет записи о том, что произошло накануне.
— Почему не записано? — спросил он Костырю, который вел этот журнал.
— А зачем? — удивился Костыря. — Нашли же тебя.
— В вахтенном журнале должно быть записано все, что произошло на посту.
— Тебе влетит от начальства, — предупредил Костыря.
— Порядок есть порядок, вахтенный журнал есть вахтенный журнал. Понятно? А пока за нарушение службы один наряд вне очереди. Выдраишь палубу.
Костыря с искренним изумлением спросил:
— Ты что, чокнулся?
— Два наряда вне очереди! — повысил голос Чупахин. — Один за журнал, другой за пререкания. Повторите!
— Есть два наряда! — откозырял Костыря и уже другим тоном спросил: — Ну что ты за человек — все время придираешься!
— Дисциплина должна быть. Так что давай начинай драить палубу. Понял?
— Чего тут не понять. Ходячий устав ты.
— Без разговорчиков. А то еще накину. Выполняй приказ.
— Есть! — буркнул Костыря.
Когда Чупахин вышел из кубрика, Костыря сказал Жохову, чистившему оружие:
— «Палуба, палуба». Какая это палуба! Смех сказать. Пол обыкновенный. А он все как на корабле. Спасли человека на свою шею.
— Говори, да не заговаривайся, — оборвал его Жохов.
— Да я в шутку, чего ты окрысился.
Уезжая из города, рассказчик столкнулся со своим ровесником, в котором узнал однополчанина. Это действительно он? Или оба ошиблись? Как бы то ни было, случайная встреча отбросила рассказчика в юность, когда в феврале 1943-го в глубоком забайкальском тылу он вез раненого друга в госпиталь на «пятьсот-веселом» едва ковыляющем поезде…
В прозрачных водах Южной Атлантики, наслаждаясь молодостью и силой, гулял на воле Луфарь. Длинный, с тугим, будто отлитым из серой стали, телом, с обтекаемым гладким лбом и мощным хвостом, с крепкой челюстью и зорким глазом — он был прекрасен. Он жил, охотился, играл, нежился в теплых океанских течениях, и ничто не омрачало его свободы. Родные места были севернее экватора, и Луфарь не помнил их, не возвращался туда, его не настиг еще непреложный закон всего живого, который заставляет рыб в определенный срок двигаться на нерестилище, туда, где когда-то появились они на свет, где родители оставили их беззащитными икринками — заявкой на будущее, неясным призраком продолжения рода своего.
В книгу входят широкоизвестная повесть «Грозовая степь» — о первых пионерах в сибирской деревне и рассказы о жизни деревенских подростков в тридцатые годы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу входят широкоизвестная повесть «Грозовая степь» — о первых пионерах в сибирской деревне и рассказы о жизни деревенских подростков в тридцатые годы.
Настоящее издание — третий выпуск «Детей мира». Тридцать пять рассказов писателей двадцати восьми стран найдешь ты в этой книге, тридцать пять расцвеченных самыми разными красками картинок из жизни детей нашей планеты. Для среднего школьного возраста. Сведения о территории и числе жителей приводятся по изданию: «АТЛАС МИРА», Главное Управление геодезии и картографии при Совете Министров СССР. Москва 1969.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.