Тихий домик - [29]
— Я имею в руках, — медленно проговорил Шрейдер, — приятное донесение, которым, надеюсь, сможет воспользоваться даже сам доктор Геббельс в своих пламенных речах…
— Приятное? — Кох угрюмо усмехнулся. — С фронтов еще может идти приятное. А здесь, на завоеванных территориях, что вас обрадовало?
— Я располагаю замечательным фактом, когда группа русских не захотела эвакуироваться, осталась, готовая работать для нас…
Кох пожал плечами.
— Ну и что? У меня тоже есть такая группа. Бугайла и его люди. Этим не удивишь…
— Нет-нет… У меня нечто другое… — Шрейдер улыбнулся. — Бугайла был вором. Об этом знают в округе… Его никто не любит. Он стоял вне отечества. А у меня — целый детский дом! Дети и воспитатели. Детский дом презрел Советскую власть. Дети хотят служить Германии!.. Неплохо, а?
— Чушь! — угрюмо процедил Кох. — Ерунда!..
Шрейдер обиженно встал. Он был из тех кадровых офицеров, которые, слепо уверовав в Гитлера, были фанатично преданы фашизму, но не знали жизни.
Кох знал это.
— Сядьте, Шрейдер!.. — Кох налил полстакана. — Это все сказки…
— У меня есть документы. Вот донесения…
— Русские обвели вас вокруг пальца!
— Но они ведь вернулись! Это факт!
— Это я не позволил им эвакуироваться.
— Вы?
— Да, я. Детский дом нужен мне.
— Так вы еще до начала военных действий знали о нем?
— Знал.
— Я этого не ожидал! — подавленно просипел Шрейдер. — Я думал, что мы сильны своей идеологией, а не своими шпионами…
— Идеология тут ни при чем. Когда идет война, надо быть солдатом, разведчиком. Когда надо утвердить свою веру, надо уничтожить всех ее противников до одного. — Кох угрюмо смотрел на Шрейдера. — Не будьте идеалистом. И учтите, что все факты о мнимой любви к нам местного населения фабрикуем мы. Такие, как я… А население нас ненавидит…
— Странная агитация… — поднял брови Шрейдер.
— Это жизнь, Шрейдер. Суровая правда. И не болтовней мы можем здесь удержаться, а только выловив коммунистов, всех до единого.
— Итак, вам нужен детский дом. Для чего? — решил переменить тему разговора Шрейдер.
Кох ответил уклончиво:
— Хочу, чтобы вы имели в виду: в детском доме находится мой агент. Один из самых лучших моих агентов.
— Ах, вот оно что!.. — Шрейдер вздохнул. — Только я не могу понять, зачем вам этот детский дом?
Кох закурил и сидел мрачнее тучи. Шрейдер подумал, что Кох не такой уж тупица, как это кажется на первый взгляд, даже напротив, в этой большой черепной коробке мысли скачут коварно и быстро. Иногда нельзя угадать, что решит этот человек.
— Может быть, вы мне откроете карты? — учтиво поинтересовался Шрейдер. — Я как комендант должен знать, что творится на вверенной мне территории…
— Как вы думаете поступать с детским домом? — спросил в свою очередь Кох.
— В таких случаях мы прежде всего проводим обследование и уничтожаем всех евреев, коммунистов и комсомольцев…
— Это всегда успеется, — ответил Кох, стряхивая пепел. — Все в этом детском доме обречены, кроме моего агента, разумеется. Я подписал им смертный приговор, потому что они будут знать кое-что лишнее…
— Ах! — воскликнул Шрейдер и поднес палец к губам. — По-онимаю!.. Вчера прибыла специальная госпитальная комиссия… Понимаю!..
Кох молча курил, разглядывая голубоватый дым.
Шрейдер почувствовал себя совсем обойденным, несчастным, выкинутым из игры. Ему во что бы то ни стало хотелось принять какое-то участие в этом деле, но ничего придумать он не мог.
— И все же я преподнесу подарок аппарату Геббельса! — повторил вдруг Шрейдер. — За время, пока вам будут нужны дети, я проведу свой особый эксперимент — педагогический…
— Что за глупости?
— Глупости!.. — голос Шрейдера зазвенел.
Этого он и ждал. Не зря за фанерной перегородкой сидел его стенографист. Фриц, как считал Шрейдер, не задумывается над тем, что слышит, а действует, как машина. А он, Шрейдер, сумеет высказать великую преданность фюреру. Ну, а затем эти стенограммы Шрейдер спрячет в сейф. Он надеется, что они попадут в кабинеты рейхсканцелярии.
— Так вы говорите — глупости!.. Я хочу уничтожить в них веру в коммунизм! — распалялся Шрейдер. — Заставить признать, что мы для них — боги, высшая раса, что они должны нам служить… Это же детский дом. Трудно перевоспитать ребенка, когда на его глазах мы убиваем отца или мать. А у этих нет ни отца, ни матери. О, я знаю, кто они — дети улицы, воров, убийц, проституток, алкоголиков… Я хочу, чтобы они сами осознали наше превосходство. Они поймут величие Германии, гениальность фюрера!
— Вы какими сведениями располагаете?
— О чем?
— Да вот об этих детях…
Шрейдер вынул сигарету, закурил.
— Кто вы по профессии? Кем были до войны? — спросил он Коха.
— Я всегда был в бою. Я разведчик…
— А я преподавал в школе. Мои ученики стали отличными нацистами, отличными солдатами фюрера! Они не привыкли рассуждать. Они свято верят в гениальность фюрера. На моем учительском столе всегда лежала книга «Майн Кампф». Она служила библией моим ученикам…
— Русские дети другие…
— В чем же другие?.. В том, что они неарийцы, да. И тем более их должна привести в восхищение сила личности фюрера. Представьте, я покажу им кинохронику: парады, марши, здравицы в честь фюрера! Это ли не вызовет в них энтузиазма? Когда они увидят, как плачут женщины, целуя фюреру руки, когда они увидят своих сверстников, готовых по приказу фюрера идти в огонь и в воду, они упадут на колени…
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дорогой друг!Эта книжка — рассказ о большом наводнении — была написана самой первой в том самом 1945 году, когда окончилась Вторая мировая война, когда не только тебя, но и твоих мамы и папы еще не было на свете. На страницах этой книжки муми-тролли появились впервые: и добрейшая Муми-мама, и рассеянный папа, и сам главный герой — их сын — знаменитый Муми-тролль.
«В стране невыученных уроков» вот уже сорок лет — самая читаемая в школе книга-сказка о лентяе и двоечнике Вите Перестукине. Ее автор, Лия Гераскина, написала продолжение сказки: «В стране невыученных уроков — 2», в котором уже Витя помогает своим друзьям.Книга имела успех, поэтому автор решила написать «Третье путешествие в страну невыученных уроков». Полюбившиеся герои — кот Кузя, пес Рекс и попугай Жако, а также известные исторические и литературные личности помогают друзьям Вити понять необходимость хорошо учиться.
И.С.Тургенев – имя уникальное даже в золотой плеяде классиков русской прозы XIX века. Это писатель, чье безупречное литературное мастерство соотносится со столь же безупречным знанием человеческой души. Тургенев обогатил русскую литературу самыми пленительными женскими образами и восхитительными, поэтичными картинами природы. Произведения Тургенева, облекающие высокую суть в изящно-простую сюжетную форму, по-прежнему не подвластны законам времени – и по-прежнему читаются так, словно написаны вчера…В романе «Отцы и дети» отразилась идеологическая борьба двух поколений, являвшаяся одной из главных особенностей общественной жизни 60-х годов XIX века.