Тихие выселки - [15]
— Андрей Егорыч, нам пора знать крестьянскую натуру — мужик что мешок: что положишь, то и несет.
— Был когда-то мужик, теперь образованный крестьянин, цену себе знает. Кто изучал перспективы Малиновки? Никто. Глянули на карту, ага: далековата деревушка от центральной усадьбы, снести ее, и снесли карандашом…
В дверь постучали. Низовцев замолк, а Прохор Кузьмич торопливо, опасаясь, как бы его не остановили, схватил печать. Вошел Алтынов, поглядел на сапоги.
— Пожалуй, наслежу.
— Ныне от грязи не спасешься, — проговорил Низовцев, пожимая его озябшую левую руку. — Откуда?
Алтынов провел ладонью по мокрому холодному лицу, стряхнул капли.
— Вот и умылся, о чем толкуете? — спросил, присматриваясь к Прохору Кузьмичу, который что-то запихивал в карман.
Низовцев прищурился.
— Коротаем времечко, дождь окаянный не дает делами заниматься. От скуки мутит бес.
Прохор Кузьмич заторопился.
— Я пошел, надо бабки подбить по сельхозобложению. У кобылки семеро жеребят, а хомут свой.
— Что он? — спросил Алтынов, когда председатель сельсовета ушел.
— Дождь, время девать некуда.
— Я из Малиновки проскочил до дождя.
— Как там?
— Антонова уехала.
— Как уехала?
— Знаешь, как уезжают.
В железную крышу словно гвозди заколачивали. Андрей Егорович представил, как, разбиваясь, брызжут дождевые шляпки. Алтынов вынул из кармана плаща районную газету.
— Вот последние данные, Антонова занимает первое место по колхозу и третье по району. Недавно я ей вручал вымпел, какой у нее задор был — и вдруг эта история. Егора Самылина гнать, гнать!
— Егор, Егор, — очень тихо проговорил Низовцев. — Егор не страшен. Не забудь, Иван Ильич, война в тебя выстрелила там, на фронте, других она сражает и сейчас, двадцать с лишним лет как кончилась, а люди носят осколки, снаряды рвутся. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Осколки, война, символы, — заволновался Алтынов, — но Антонова всю жизнь проработала дояркой… Это у меня никак не укладывается. По-моему, не война виновата, просто люди на тихих выселках одичали, их срочно нужно спасать, а мы вместо этого дворы там строим.
Низовцев молча пододвинул ему письмо директора машинно-мелиоративной станции. Алтынов прочитал, пожал косыми плечами.
— При чем тут молочная ферма в Малиновке? Будут урожаи, будут корма, но не будет людей. Думаю дворы срочно приспособить под откорм крупного скота. Много народа не потребуется, Грошев справится с горсткой пожилых. Кстати, почему кирпич, припасенный на дом животноводов, ты истратил на дворы?
— Двухэтажный дом животноводов не понадобится, коли откормочная ферма будет.
— Андрей Егорыч, не путай меня, знаю, что не откормочник строим, я все-таки секретарь парткома, говори откровенно.
— Что вы с Прохором Кузьмичом ныне? Тот — я председатель, ты — я секретарь парткома. Говорите как разумные люди, — Низовцев встал, подошел к окну. — Ах, дождь. Шумит, не перестает… О строительстве, ты знаешь, решение общего собрания мы не имеем право отменять.
— Все мы можем, Андрей Егорыч.
— Тогда будет произвол…
— Иван Ильич, у вас в кабинете звонит телефон, — крикнула от порога рассыльная.
Низовцев слышал, как слишком громко Алтынов щелкнул замком, как слишком резко хлопнула дверь кабинета, но не это занимало его, он был поражен сообщением о том, что Антонова уехала. Спохватился: в сущности Алтынов ничего не сказал, а он не спросил, куда уехала Антонова и кто коров ее доит, и заспешил к Алтынову.
Тот, насупившись, рылся в бумагах.
— Иван Ильич, куда Антонова уехала?
— По слухам, на Урочную.
— Кто коров доит?
— Дочь.
— Значит, мать ждет, — с облегчением вздохнул Низовцев. — Да, разучились мы, Иван Ильич, говорить с людьми.
— Может, ты, Андрей Егорыч, разучился, не спорю. После того как сбежала передовая доярка, после того как мне вот выговаривает второй секретарь — там уже знают, — он кивнул на телефон, — я могу поверить, что ты разучился говорить с людьми.
Низовцев побагровел, отступил к двери и, сдерживая себя, попросил:
— Иван Ильич, вернется Антонова из бегов, пожалуйста, побеседуй с ней.
12
Вскоре после холодных дождей Егор попросил у Грошева лошадь съездить на Урочную за шифером. Шиферу Егору не удалось купить, и он, злой, стал собираться домой. У вокзала он увидел Прасковью. Куда злость делась, закричал на всю прогонную улицу:
— Паша, ты случаем не домой?
— Ага, — сказала она, подходя к подводе, — возьмешь?
— Пашка, черт, скучаю по тебе, сам шебутной, но баб люблю хороших. — Егор обнял ее. Она вырвалась.
— Огонь ты, Егор, а живешь с болотной лягвой.
— Постой тут, за лошадью пригляди, — заспешил вдруг, — я в магазин сбегаю.
— Беги, беги, — насмешливо сказала Прасковья, — до аптеки сшастай, поди, Саньке порошков позабыл купить.
Прасковья сощурилась: «Много мы, бабы, для мужиков значим: ишь как Егор переменился!» Ее разморило от духоты. Казалось, что на Урочной и улицы топят: кругом дома, станция завалена бревнами, белым кирпичом, удобрениями; красной стеной тянутся вагоны, и, вдобавок, угарно чадит старый маневровый паровозишко; и песок, кругом песок, от него, должно, и духота — накалился так, что не ступить босой ногой.
Егор вернулся со свертками, с оттопыренными карманами и папироской в зубах. Прасковье сунул горсть карамелек.
КомпиляцияСодержание:СЕРДЦЕ ПОМНИТ (повесть)ПЛЕВЕЛЫ ЗЛА (повесть)КЛЮЧИ ОТ НЕБА (повесть)ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ИСТИНЫ (драма)ЖИЗНЬ, А НЕ СЛУЖБА (рассказ)ЛЕНА (рассказ)ПОЛЕ ИСКАНИЙ (очерк)НАЧАЛО ОДНОГО НАЧАЛА(из творческой лаборатории)СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ:Заметки об историзмеСердце солдатаВеличие землиЛюбовь моя и боль мояРазум сновал серебряную нить, а сердце — золотуюТема избирает писателяРазмышления над письмамиЕще слово к читателямКузнецы высокого духаВ то грозное летоПеред лицом времениСамое главное.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».