Тихая гавань - [10]

Бесконечно женственная Офелия, с ее европейскими взглядами и принципами, с самого начала супружеской жизни полностью подчинила себя мужу и нисколько не страдала от этого. Андреа же вечно подталкивала ее к независимости, твердя, что теперь она как-никак американка. Обе они любили музыку, живопись, обожали театр. Раз или два они даже летали в Нью-Йорк на какую-то нашумевшую премьеру. Андреа провела год во Франции.

Как ни странно, они с Тедом на удивление хорошо ладили. Андреа вошла в их семью так, словно знала их обоих с детства, – довольно редкий и счастливый случай, где все трое были одинаково привязаны друг к другу. Андреа закончила юридический колледж в Стэнфорде, потом переехала в Калифорнию, решив обосноваться тут надолго. Ее угнетала даже сама мысль о том, чтобы снова вернуться в Бостон, откуда она была родом, с его снежными зимами и промозглыми холодами. Она осела в Калифорнии года за три до того, как сюда же приехали Тед с Офелией, и нисколько не сомневалась, что ее место здесь. Когда-то в юности она увлекалась физикой, что еще больше сблизило их с Тедом, который мог часами обсуждать с ней свои новые проекты. Андреа разбиралась в них куда лучше, чем Офелия, но та нисколько не ревновала, а скорее гордилась подругой. Даже Тед при всем своем нелегком характере в конце концов был вынужден признать, что Андреа на редкость хорошо разбирается в том, над чем он работает.

Андреа представляла крупные корпорации во время слушаний в суде тяжб с федеральным правительством, защищая исключительно интересы истца, что в какой-то степени отвечало ее бойцовскому характеру. По той же самой причине она порой ввязывалась в ожесточенные споры с Тедом, за что он еще больше уважал ее. В каком-то смысле она умела управляться с ним куда лучше, чем его собственная жена. Но ведь ей в отличие от Офелии нечего было терять. Сама Офелия никогда в жизни не решилась бы сказать мужу и десятой доли того, что в запале бросала ему в лицо Андреа. Но ведь как ни посмотри, жила-то с ним не Андреа, а Офелия. А Тед вел себя в доме словно восточный паша, по праву гения требуя от всех самого настоящего преклонения – кроме Чеда, само собой, который как-то сказал, что лет с десяти уже ненавидел отца. Ненавидел его высокомерие, манеру держать себя так, будто все остальные значили для него не больше, чем грязь под ногами. Тед привык считать себя умнее прочих. Чед тоже был очень неглуп, вот только та стройная схема, которую принято называть человеческим мозгом, дала у него небольшой сбой, как будто часть контактов замкнулась неверно – во всяком случае, самые важные из них.

Тед так никогда и не нашел в себе сил смириться с мыслью, что Чед не станет совершенством во всех отношениях, и, несмотря на усилия Офелии как-то сгладить острые углы, втайне стал стыдиться сына. И тот очень скоро понял отношение к нему отца. Андреа тоже догадывалась об этом. Только Пип каким-то чудом удавалось держаться в стороне от тех подземных толчков, которые тихо и незаметно разрушали ее семью. Совсем еще крошка, Пип, словно волшебный эльф, сновала от одного к другому, щедро одаривая всех своей любовью и пытаясь всех помирить. Офелия только поражалась ее энергии. Пип была необыкновенным ребенком. Казалось, одного только прикосновения ее детской руки, одного взгляда достаточно, чтобы человек почувствовал себя счастливым. Так же происходило и сейчас.

Пип ничего не требовала от матери, никогда не обижалась, со свойственным ей великодушием старясь не замечать, что матери сейчас просто не до нее. Она охотно прощала все, гораздо больше, чем Тед или Чед.

Ни муж, ни сын не отличались терпимостью – любой промах, даже если виновата была не мать, а один из них, вызывал бурю негодования. Оба всегда дружно винили во всем исключительно ее. Во всяком случае, Тед. Но Офелия боготворила мужа, искренне считая, что гений имеет право на многое. Она была женой, о которой любой мужчина может только мечтать, – беззаветно преданной, любящей, терпеливой, но не известно, понимал ли это Тед. Все годы Офелия терпеливо и безропотно хранила ему верность, даже в горькие годы нищеты и полного безденежья.

– Ну и чем ты тут занимаешься целый день? – решительно осведомилась Андреа, когда малыш, наевшись, уснул.

– Да так… ничем особенно. Сплю. Читаю. Брожу по берегу.

– Иначе говоря, опять бежишь от жизни, – покачала головой Андреа, со свойственной ей прямотой называя вещи своими именами.

– Все так ужасно? Может быть, это как раз то, что мне нужно.

– Может быть. Но между прочим, прошел уже почти год. Не можешь же ты вечно, как страус, прятать голову в песок.

Даже название общины, где она сняла дом, – Сейф-Харбор – говорило само за себя. Тихая гавань – вот к чему стремилась Офелия. Там она могла укрыться от бурь, что принес с собой тот трагический октябрь.

– Но почему нет? – Ее вопрос прозвучал с такой безнадежной тоской, что сердце у Андреа сжалось от боли.

– Потому что так нельзя. Ты нужна Пип! Ты не имеешь права просто плыть по течению. Это неправильно! Послушай, Офелия, ты должна встряхнуться, снова начать жить. Должна встречаться с людьми, может быть, даже ходить на свидания! Не можешь же ты вечно оставаться одна!