Тигры в красном - [98]

— Просто гуляла, — ответила Дейзи.

— Что тебе налить?

— Ничего, спасибо, папа. Думаю, я выпью стакан воды.

— В баре есть вода с лимоном, — сказала моя мать. Она не пила и последние пятнадцать минут нервно посматривала на меня.

— Спасибо.

Дейзи подошла к бару и взяла стакан.

Я следил за тетей Ник, она не сводила с Дейзи взгляда, сжимая ножку бокала с мартини.

— Мы видели, как преподобный сегодня выходил в море, — сказал Тайлер с улыбкой. — Хлеба и рыбы и все такое.

— Неужели? — рассеянно спросила Дейзи. — Как мило.

Тайлер встал и подошел к ней:

— Ты в порядке?

Он обнял ее за плечи, но она сбросила его руку:

— Все хорошо. Просто устала после прогулки.

— Я ходил на теннисные корты, — сказал я.

Дейзи посмотрела на меня, впервые с того момента, как вошла в комнату. Но ничего не сказала.

Дядя Хьюз тоже уставился на меня:

— Что ты делал на теннисных кортах?

— Искал Дейзи, — ответил я.

— Дейзи больше не играет в теннис, — сообщила моя мать. — А почему, милая?

— Она занята подготовкой к свадьбе, боже мой, — сказала тетя Ник.

— Может быть, вы перестанете говорить обо мне так, точно меня здесь нет? — Дейзи с силой опустила стакан на мраморную столешницу бара.

— Дейзи права, — сказал дядя Хьюз. — Предполагалось, что это час коктейлей, а не испанской инквизиции.

Все замолчали на какое-то время. Затем дядя Хьюз повернулся к тете Ник и спросил:

— Что у нас на ужин?

Нервный смех прокатился по комнате.

Тетя Ник встала и вложила свою руку в ладонь дяди Хьюза:

— Мой маленький рыбак порадовал меня камбалой.

Дядя Хьюз вдруг положил вторую ладонь ей на макушку — точно прикрыл голову шапочкой.

— Звучит неплохо.

Тайлер смотрел на них, глаза у него сделались металлическими. Дейзи заметила выражение его лица, и я увидел, как дернулись у нее лицевые мускулы. Она отвернулась.

— Пойду переоденусь, — сказала она.

— Хорошо, милая, — ответила тетя Ник, но Дейзи уже вышла из комнаты.

Тетя Ник была права, камбала оказалась очень вкусной. Мне нравилось, что она оставляет кожу, так что можно снять ее вилкой и обнажить белую плоть. Я даже съел часть кожи, хрустящей и соленой, впитавшей в себя все ароматы лета.

Тетя Ник говорила о Четвертом июля, о том, что было бы хорошо устроить семейный пикник. Дядя Хьюз рассказал историю, как он услышал немецкие самолеты, бомбившие Лондон в канун Нового года, и подумал, что это фейерверки. Моя мать вела себя непривычно тихо, а Тайлер, казалось, был полностью поглощен едой.

После ужина Дейзи вдруг резко поднялась, ножки ее стула царапнули по деревянному полу.

— Пойду проверю, все ли с ней в порядке, — сказала тетя Ник через минуту.

Тайлер тоже было поднялся, но она его осадила.

— Оставайся здесь, — велела она, голос у нее был низким и хриплым.

Моя мать принялась убирать со стола.

— Я помогу, — сказал дядя Хьюз и похлопал мать по спине.

Мы с Тайлером сидели, уставившись друг на друга. По его лицу я понял, он знает, что я знаю. Руки у меня зудели. Я поспешно поднялся из-за стола, пока не сделал что-то необдуманное, и последовал за тетей Ник и Дейзи.

С террасы я увидел, как тетя Ник пересекает дорогу, а впереди нее через лужайку бредет маленькая фигурка Дейзи. Я следовал на расстоянии, держась изгороди на дальней стороне. Они направлялись к лодочному сараю. Я обошел сарай с другой стороны, пройдя мимо уличного душа.

На этой стороне было влажно, из душа мерно капало, под ногами пружинила мокрая трава, издавая чавкающий звук, что было не слишком кстати. У передней стены сарая я остановился и прислушался. На траву легла полоска света, я понял, что Дейзи запалила керосиновую лампу.

Она сидела на ступеньках, Ник сидела рядом, обе молчали.

Я вернулся за угол и прислонился к стене, занозистые доски впились в спину.

Чуть погодя послышался голос тети Ник:

— Милая, в чем дело?

Дейзи не ответила.

— Что бы это ни было, ты можешь рассказать мне. Это из-за свадьбы?

— Ты помнишь, — наконец заговорила Дейзи, — как ты мне сказала, что если я и могу быть уверена в чем-то, так это в том, что я не всегда буду целовать того самого, единственного.

— Да, помню.

— Мы сидели здесь. И ты гладила меня по голове.

— Да.

— Но ты говорила о себе, верно? Не обо мне.

— Дейзи.

— Нет, нет. Не говори ничего, мама. Теперь я понимаю. Всегда все о себе, да? Все. Я для тебя даже не настоящая. Мы все не настоящие.

— Ты для меня настоящая, Дейзи. Я знаю, что была не лучшей матерью. Возможно, я не слишком хороший человек. Но ты для меня настоящая, и я люблю тебя. К чему весь этот разговор?

— Боже, мама. Как ты можешь говорить это с таким спокойным лицом?

— О чем ты? Просто скажи мне, Дейзи.

Голос у Ник был неживой.

— О чем я? Обо всем. Тебя не интересует никто, кроме тебя самой. И никогда не интересовал. — Дейзи говорила прерывисто, задыхаясь, точно раненое животное. — Всю жизнь ты была не на моей стороне. Ты была ревнивой, жестокой и холодной… ты хотела хоть чуточку папиной любви… И раз уж ты не могла этого добиться от него, ты…

— Я что? Я что, Дейзи?

Дейзи не отвечала.

Спустя какое-то время тетя Ник заговорила, ее голос стал мягче:

— Я не могу всего тебе объяснить, милая. Я не могу тебе рассказать обо всех ошибках, упущенных шансах и прочем, я… Просто я никогда не хотела быть обыкновенной. Возможно, это изменило меня, ожесточило. Но семья, семья — это сложно. Я не знаю, о чем сейчас речь, но я знаю, что причиняла тебе боль, много раз. Я знаю это. И я сожалею.