«Тигр» охотится ночью - [93]

– А сегодня?

– А сегодня я испугалась этого вьетконговца, мама! Несмотря на то что он был связан и несмотря на наличие часового у двери. Пленник – примерно мой ровесник. Инвалид, у него нет одной руки. Но рана старая: видно было, что руку ему отняли давно. Я даже не удержалась и спросила охранника, за что могли арестовать безрукого вьетнамца, если он и воевать-то с таким увечьем не способен? Но солдат сказал, что этот ВК-инвалид умудрялся отлично стрелять по американцам даже с одной рукой. Пленник оказался старым и стойким партизаном, мама. Он не ответил ни на один из тех вопросов, которые я задавала ему по списку генерала Дэвидсона! Просто молчал. Молчал даже под дулом М-16, которое солдат-охранник наводил ему прямо в лицо. И еще у этого ВК были очень холодные глаза, мама. И потому очень страшные. Поэтому, когда он смотрел на вторую, стоявшую у двери винтовку, я испытывала настоящий ужас. Ибо я точно знала, что, если бы ему удалось избавиться от пут и добраться до винтовки, он перед тем как сбежать, непременно убил бы и часового, и… меня, мама! Я прочитала это в его страшных глазах… А потом пришел генерал Дэвидсон и сам занялся допросом. Но пленник и ему отвечал гробовым молчанием. Тогда генерал приказал окунать его головой в воду на все бо́льшие промежутки времени. Но и это не помогло – ВК продолжал молчать и метать вожделенные взгляды на винтовку у двери… И тогда по приказу генерала ему связали ноги цепью, прицепили к бронетранспортеру и потащили по ухабам… Я видела, как от его тела отскакивали в разные стороны ошметки кожи и мяса… Это было ужасное зрелище, мама!

– И генерал позволил тебе присутствовать при этом?!

– Я сама напросилась, мама, – призналась Джилл, опустив голову. – Я буквально выклянчила у него разрешение остаться до окончания всего процесса. Хотела посмотреть, чем все закончится…

Маренн закурила сигарету, с упреком посмотрела на дочь.

– А ведь я предупреждала тебя, Джилл, что Вьетнам – это не цирк и не шоу. Возвращайся-ка ты, дорогая, в Париж. Насчет твоего контракта я договорюсь, не волнуйся. В крайнем случае отправишься в Штаты, на какую-нибудь главную базу и там отработаешь то, что не дотянула здесь.

– Нет, мама, даже не начинай! – нахмурилась Джил. – Я останусь здесь, с тобой. С тобой и с Натали.

– Тогда делай все, что прикажут, и не жалуйся.

– Да я и не жаловалась, мама, – сказала Джилл. – Просто ты посоветовала мне выговориться, вот я и выговорилась. Действительно, легче на душе стало. Спасибо, мама.

– Знаешь, Джилл, – сменила тему разговора Маренн, – Эйзенхауэра, скорее всего, уже не изберут на новый срок. Благодаря коммунистической пропаганде эта война не популярна сейчас и в самих Штатах, а значит, к власти вместо Айка придет кто-то другой. Но на самом деле это ничего не меняет. Новому президенту тоже придется решить для себя, каким путем ему идти. А пути бывают разные. И борьба бывает разная. Вот лично я, Джилл, буду сейчас бороться за дочку Нгуен-Хо – маленькую девочку по имени Куен-Куй. Бороться за то, чтобы вырвать ее из лап Хо Ши Мина и вернуть отцу. Думаю, это будет непростая борьба. Но я все равно вызволю из лагеря и Куен-Куй, и других детей. Каких бы усилий мне это ни стоило. А потом я опубликую в «Ле Монд» статью о зверствах во вьетконговских лагерях. Причем опубликую под собственным именем, я не боюсь коммунистов. Мне уже поздно их бояться, – грустно улыбнулась она. – Но это будет лишь одним из моих шагов по восстановлению справедливости. А потом вы с Натали присоединитесь ко мне, и вместе мы сделаем еще много-много таких шагов.

– Я согласна, мама. А имя Куен-Куй, кстати, переводится с вьетнамского как «драгоценная птица, счастливая птица». Птица удачи, проще говоря.

– Значит, удача девочке улыбнется. А вместе с ней и нам.

– Мама, а о Натали что-нибудь известно?

– Она жива, не волнуйся, – улыбнулась Маренн. – Билл вчера общался с ней по рации, Натали передала нам с тобой приветы. Потери их отряд понес огромные, но северовьетнамцев «Тигры» все же остановили. Скоро их сменят морпехи, и Натали опять к нам вернется.

– Скорее бы. Я успела соскучиться.

53

– Сказать, что ощущения нулевые, значит, ничего не сказать. – Тоберман выдернул сигарету из пачки «Мальборо», заправленной за ремень на каске, закурил. – Всё словно в тумане.

Все действительно были измотаны до предела. Оставив высоту, долго двигались по широкой проселочной дороге, по обеим сторонам от которой в беспорядке теснились буддисткие храмы разной величины. Было жарко, душно, пыльно, поэтому, когда дорога свернула к реке, все обрадовались. Вдоль реки тянулись рисовые чеки, изрядно помятые гусеницами танков.

На берегу реки сидел старик-вьетнамец. Комкая в руках большую треугольную шляпу, он горько плакал.

«Тигры» приблизились, Марсо поговорил с ним и перевел:

– Он говорит, сэр, что дома его ждут внуки-сиротки, а он за весь день не поймал ни одной рыбины. Плачет, что дети уже третий день некормленые сидят: в доме не осталось ни крупинки риса. Обижается на наши танки: всю рыбу, мол, своим грохотом распугали.

– Скажи ему, что мы сейчас все исправим, – улыбнулся Том и, наклонившись, дружески похлопал вьетнамца по плечу. – Джонс, организуй-ка дедушке рыбалку.