Тициан Табидзе: жизнь и поэзия - [137]

Боль за землю свою велика,

Край грузинский в беде, но за горечью слов —

Свет надежды в душе старика.

Царь над книгой склоняется, верой согрет…

Как мудры Низами и Хайям!

Слезы долго не высохнут, плачет поэт

По родным разоренным краям.

1936

«Уже сломал и растопил Казбек…» © Перевод Б. Резников

Уже сломал и растопил Казбек

Январской чистоты своей оковы,

И вновь он слышит, как из века в век:

— Мы в будущем году вернемся снова!

И снова надо Богу доказать,

Что все Тамары — лишь одна Тамара.

…Друг друга сочной травкой угощать

На пастбище оленьи любят пары;

Лишь хмурый Терек средь разбитых льдин

В своей постели бесится один.

Охотник я, и лань убил зимой.

Потом кому-то и меня пришлось

Убить. Я вижу деву: ледяной

Взгляд, гладь расчесанных льняных волос…

1936

«Раздастся крик предсмертный у ворот…» © Перевод Ю. Даниэль

Раздастся крик предсмертный у ворот

Абдушахилом пораженной лани,

И эта рана рану распахнет —

Чем ты поможешь, если сам ты ранен?

И кончиком ножа Баши-Ачук

Полет коня ускорил в нетерпенье,

Как будто в твой тысячесердный стук

Добавил сердца своего биенье.

А облакам белеющим идти,

Им с синевой вовек не расставаться,

Не с ними ли сегодня по пути —

Двум близнецам, двум сестрам Чавчавадзе?

Там, за рекой, подстерегает хан,

Добычу ждет — угодья Цинандали.

И если он удачей осиян,

Его преграды устрашат едва ли.

Как эта сказка нынче далеко,

Ей лишь на миг пришлось с мечтою знаться,

Когда под лунный бубен Верико

Плясала вместе с Натою Вачнадзе.

Зажег мечты горячий звездопад,

Рожденье мира пели звезды эти,

Сияло небо тысячами Нат.

В ночи стоял сияющий Кахети.

1936

«О, Мкинвари когда проснется…» © Перевод Ю. Ряшенцев

О, Мкинвари когда проснется

Под гром, вернувшийся сюда,

То в вечной верности клянется

Сползающему морю льда.

Но, застоявшись над тобою.

Мчат ливни, пенясь и звеня.

Ты — друг? Нет, больше. Брат? Нет, больше.

Не знаю, кто ты для меня.

И к двум Арагвам — Белой, Черной —

Арагва слез моих течет.

И мир, еще не нареченный.

Господня взгляда молча ждет.

1936

АЛЕКСАНДРУ ПУШКИНУ © Перевод П. Антокольский

На холмах Грузии играет солнца луч.

Шумит Арагва, как бывало.

Здесь, на крутой тропе, среди опасных круч,

Мысль о тебе — как гул обвала.

Мы знаем счастие. Мы помним этот миг,

Когда любимой обладали,

И, полный песнями, изнемогал тростник,

И млели розы Цинандали.

Сто лет уже прошло, и тысяча пройдет,

Но пред тобой бессильно время,

И слава звонкая по следу путь найдет

От Эльбруса до Ванкарема.

Погибельный Кавказ! Его живой красы

Ты не узнал бы в наши годы,

Счастливых этих гор не раздирают псы,

Насильники людской свободы.

Ты не услышишь вновь печальной песни той, —

Ее красавица допела.

Протяжный гул работ владеет высотой,

Жизнь молодая закипела.

Пройди мою страну всю из конца в конец,

Куда лишь может свет пробиться,

Везде отыщется горячих пуль свинец

Сразить жандармского убийцу.

Я встану, как хевсур старейший, у котла,

Чтоб в чашу первую, запенясь, потекла

Струя кипучего веселья.

И слово я скажу заздравное над ней

В честь храбрых прадедов

                            и в честь советских дней,

О Пушкине и Руставели.

Два гения войдут в один могучий сплав,

Два мощных первенца народа,

Чтоб зазвучал напев, крылат и величав,

И неподкупен, как свобода.

Пусть, как созвездия, горят они вдвоем

Над родиной счастливой нашей.

Мы в память Пушкина и Руставели пьем

И чокаемся звонкой чашей.

20 января 1937

МАТЬ И СЕСТРЫ ВЛАДИМИРА МАЯКОВСКОГО © Перевод П. Антокольский

— Что скажу им — Оле и Люде?

Слез своих сестры никак не осушат.

Нет им покоя и больше не будет!

Нет утешенья женщине этой,

Вижу ее со слезами во взоре,

Как всескорбящую матерь поэтов,

Всех матерей безутешное горе.

Помню его я с первого шага —

С дней революции в Кутаиси.

Той же решимостью, той же отвагой

В зрелые годы полнились мысли.

Он не в долгу пред своею страною,

В битвах поэзии первый воитель.

Там, на вершинах, над крутизною

След богатырский остался в граните.

Снежный февраль на московском просторе.

Вьюга ночная пути заметает.

Где-то сверкают Кавказские горы,

В ту же мелодию ветер вплетают.

Так светлячки из стихов Церетели,

Так паруса облаков над горами

В строки его навсегда прилетели,

Так водопады стали стихами.

Сестры и мать его, горько и немо,

Плачут над вечной землею Багдада.

Здесь он увидел высокое небо

И сохранил эти выси во взгляде.

Пел Революцию, Красную Пресню,

И со стихом его, гордым, могучим,

Перекликались древнею песней

Наши — грузинские — горные кручи.

Здесь, под багдадскими небесами,

Бронзовый мальчик встанет навечно.

Так я сказал его плачущей маме.

Так я и нашей печали отвечу.

2 апреля 1937 Дербент

НА РАССВЕТЕ © Перевод Б. Пастернак

По небу мечется звезда денницы,

С глаз матери исчезнув на рассвете.

Родные ждут возврата баловницы,

Ворота всех небес раскрыв планете.

Лес тянется, река в дыму тумана,

День еле отличим от тьмы полночной.

И скалы выросли, как великаны,

Подернутые пеленой молочной.

Охотник притаился — ждет оленя.

Дрожь на заре пронизывает тело.

Но рядом нет тебя, ты в отдаленьи, —

А будь ты здесь, как все бы закипело!

Кто эти строки, собственно, выводит?

Здесь твой поэт бродил обыкновенно.

Он и сейчас еще здесь часто бродит,

Но без тебя все потеряло цену.

Август 1937

«Так же просто, как в Мухрани…» © Перевод Б. Ахмадулина