Тибетский лабиринт - [7]

Но тогда, в двадцать втором, все еще были живы и очень счастливы. Счастливы от любви и от близкого присутствия тайны, ведь скитания по тайге дали весомые результаты. Во-первых, обнаружились древние мегалитические сооружения, чей возраст даже при беглом осмотре явно превышал возраст египетских пирамид. Александр Васильевич считал, что эта находка - не что иное как руины древнейшей на планете обсерватории. Во-вторых, местный фольклор содержал легенду о том, что в незапамятные времена окрестные земли населял народ колдунов - чудь белоглазая. Народ этот зачем-то переселился под землю и живет там до сих пор. Иногда охотники в глухих таежных местах находят следы пребывания чужаков. Всякий раз такие следы ведут вглубь непроходимых болот или же в пещеры, где исчезают. Местные жители нисколько не сомневались, что означенные следы принадлежат все той же чуди. Шаманы в стойбищах категорически запрещали соплеменникам каким-либо образом пытаться наладить общение с подземным народом, заявляя, что, дескать, это их, шаманов, удел - говорить с чудью.

Но иногда запрет нарушался по неосторожности, как это случилось со стариком-охотником, тем самым, что привел Германа в стойбище. Преследуя подраненного сохатого, Ермолай, так звали охотника, неожиданно провалился под землю, ну и увидел там, чего не следовало. Случилось это пятого дня - с тех пор старого чухонца периодически терзало мерячение. Что это за недуг - Герман узнал в тот же вечер.

Они сидели в чуме, уютно потрескивал огонь в очаге, где варилась уха из кумжи. Вдруг Ермолай начал беспрерывно громко икать. При этом тело его всякий раз изгибалось, глаза закатывались. А потом старик изошел пеной и давай кататься по земле, да не просто кататься, а биться в некоем подобии танца. Послали за шаманом, тот немедленно прибежал и устроил камлание, буквально присоединившись к одержимому в его причудливом танце. Из-за этого происшествия тот вечер запомнился основательно.

На следующий день Ермолай, как ни в чем не бывало, повел экспедицию к дыре, в которую провалился. Целый день ехали верхом. На ночь пришлось разбить палатку, а утром старик указал на одиноко стоящую в отдалении скалу: мол, дыра там, но дальше он не пойдет - здесь с лошадьми останется. Хоть Харченко уже стукнул полтинник, а вперед он помчался с резвостью отрока - остальные еле поспевали.

По мере приближения к скале делалось как-то не по себе - это все почувствовали, включая неугомонного профессора. Доминируя над окружающим ландшафтом, мрачная серая громада вызывала оторопь, какое-то первобытное чувство боязни неизведанного и недоброго. Шаманы диких племен по всему миру совершенно справедливо на подобные места накладывают табу. Но исследователям двадцатого века плевать на дикие суеверия. Они скоренько отыскали у самого подножья лаз, ведущий под землю, будто огромная скала открыла маленький голодный «ротик». Привязав веревку к ближайшему дереву и, для проверки несколько раз вжикнув фонариком-жучком, Харченко первым начал спуск. Следом полез Песцов, потом Лиля и последним - Кондилайнен. Он, прежде чем исчезнуть в лазе, бросил Герману:

- Побудь здесь для подстраховки…

И Герман остался. Удивительное дело - сколько лет прошло, но арестовывали участников экспедиции строго в том порядке, в каком они спускались в дыру тогда, в двадцать втором…

…«Воронок» резко подпрыгивает - видно, наехал на колдобину. Это вырывает Крыжановского из власти воспоминаний. Он подхватывается и глядит в окошко.

«Ага, приехали…» Огромное здание народного комиссариата внутренних дел мрачно нависло над Лубянской площадью, чем-то неуловимо напоминая давешнюю скалу в Лапландии. А распахнутые железные ворота - чем не «ротик»? Машина въехала во внутренний двор и остановилась. Почти сразу дверца кузова отворилась, и послышалось «Выходите!»

Его привели к неприметной двери. Проем оказался настолько низким, что, входя, пришлось нагнуться. Внутри тянулся длинный серый коридор-туннель, в конце которого брезжил слабый свет. Вдоль стен выстроились крашеные коричневой краской безликие двери. Герман совершенно не представлял, что его ждет впереди и как себя вести на предстоящем допросе.

«Признаюсь во всем, чего пожелает следователь, - на всякий случай решил он. - Английский шпион? Пускай будет английский. Японский? Что толку возражать - все равно нужные показания выбьют силой, как, наверное, выбивали их из Харченко и из остальных. Ведь нужен же был какой-то повод для расстрела. Так что лучше признать сразу, что велят, и не давать повода для избиений».

По мере приближения к концу коридора свет становился ярче. Вблизи он оказался большой прожекторной лампой накаливания, что горела в сетчатом кожухе на лестничной площадке. Ажурные железные ступени винтовой лестницы круто уходили вниз. На них шаги Крыжановского и его поводырей зазвучали с неожиданной торжественностью. Ниже этажом оказался коридор, как две капли воды похожий на предыдущий. Навстречу кого-то вели: между двух конвоиров в фуражках с синими околышами брел маленький жалкий человечек с согбенными плечами. Руки он почему-то держал в карманах широченных галифе.