Тиберий - [44]

Вскоре Тиберий еще сильнее разгневал сограждан. Сенатор Аврелий Пий обратился к собранию с жалобой, что прокладка у его дома дороги и водопровода расшатала строение и привела жилище в полную негодность. Он просил у государства материальную помощь на ремонт. Но либо Пий был недогадлив, либо слишком благочестив в соответствии со своим именем, только он не вызвал интереса у преторов казначейства и получил отказ. Тиберий же, расследовав дело, убедился, что Пий прав, и выделил ему деньги. Сей поступок он усугубил дерзким заявлением, что и впредь все выплаты из казны будут производиться по-честному.

Граждане вновь возроптали: "Принцепс подавляет свободу, творит произвол!" Однако наиболее богатые тут же ринулись к принцепсу с плачем о своих покосившихся дворцах, надеясь отхватить себе долю "произвола". Увы, им не удалось обмануть проницательность Тиберия, которую окружающие все чаще называли подозрительностью.

Тиберий руководствовался простым и ясным, как ему казалось, принципом: поддерживать честных людей, попавших в объективные затруднения. Но понятие о справедливости было утрачено его соотечественниками. Это понятие подразумевает комплексную оценку ситуации в каком-либо социуме, что возможно, если система координат личности совпадает с общей системой. Но морально измельчавшие люди живут исключительно в частной системе координат, ориентированной на индивидуальный интерес, воспринимаемый в узком смысле. Здесь тесно понятию справедливости, тут тиранически господствует "мое". Но для Тиберия ввиду его статуса правителя целой страны "мое" в значительной мере совпадало с общественным. Различие в ценностных системах координат и приводило к недоразумениям и непониманию между ним и гражданами. "Кому-то принцепс что-то дает, — размышляли эти люди, — но когда к нему обращаюсь я, то получаю отказ". Поскольку "мое" для них "добро", а "не мое" — "зло", то и получалось, что Тиберий зол. В то же время римляне подспудно ощущали ущербность своих оценок. Но они не по собственной прихоти утратили способность воспринимать общие интересы, их лишила этого система. Однако система для них олицетворялась в принцепсе, а значит, Тиберий был дважды виноват перед ними. Так каждая из сторон "несла свой крест", страдая за чужие "грехи".

Тиберий выходил на площадь, смотрел на толпу и не видел людей. Ему чудилось, будто у всех одинаковые лица, один голос, одна и та же мысль злобно блестит в глазах. Что бы он ни сделал: дурное или хорошее — все встречалось ропотом недовольства и ненавистью эпиграмм. "Где вы, римляне? — спрашивал самого себя Тиберий. — Такие, как сейчас, вы не могли создать великую цивилизацию, вы способны только разрушать. Значит, существовали другие римляне… Неужели их всех порезали Цезарь, Антоний и Октавиан?"

Последнее имя укололо его давней занозой ревности и повернуло мысль в другую сторону. "Августа вы нахваливали. Он заставил любить себя, глядя на вас с монет, вызывая почтение гордым обликом бесчисленных статуй по всему городу, умиляя трогательными картинами на барельефах, где его окружают прелестные детишки и толпы счастливых сограждан. Он улыбался вам с трибуны амфитеатра, и вы были счастливы оттого, что сидели рядом с ним. И это все, что вам нужно? Я же действую исключительно рационально, без показухи. Однако этот рационализм вынудил меня расправиться с конкурентами. Может ли народ любить меня, если я убил Постума, Юлию, Семпрония? — испугался внезапному сомнению Тиберий. — Хорошо было Августу: все его соперники полегли в гражданской войне и в ходе проскрипций. После такого кровопускания легко править обессиленным народом. Но теперь выросло новое поколение, наглое и своевольное, потому что не знает той бойни, и притом не до конца утратившее дух республиканской свободы. Оно не боится меня, поскольку не может оценить блага мира. А ведь, устранив конку-рентов, я всю страну избавил от гражданской войны. Получается, что я поступил правильно, но любить меня все равно нельзя. Выходит, эта толпа несправедлива ко мне и в то же время по-своему права".

5

Когда пришло время проведения очередных празднеств, Тиберий почел своей обязанностью разделить радость общественных увеселений с народом. Однако он решил посетить только бега в цирке и театральные представления, как наиболее культурные виды зрелищ, но не битвы гладиаторов. Такой избирательностью он хотел заставить сограждан задуматься об эстетическом уровне поглощаемых ими продуктов масскультуры и собственным примером задать им хоть сколько-то приемлемые ориентиры.

Ристания, как вид развлечений, возникший из боевого искусства, был известен в Риме еще со времен древних царей. Уже тогда в длинной лощине между Палатином и Авентином устраивались гонки колесниц, за которыми наблюдали зрители со скамей, установленных на склонах этих холмов. Деревянные строения нередко уничтожались пожарами, но возводились вновь, каждый раз в виде все более масштабного сооружения, получившего название Большого цирка. Когда Тиберий изволил в качестве принцепса посетить Большой цирк, тот представлял собою стадион длиною шестьсот метров и шириною — сто пятьдесят, вмещающий более ста тысяч зрителей. Продолговатая арена с одной короткой стороны заканчивалась едва заметной дугой, а с другой — была полукруглой. Вдоль ее делила пополам стена со всевозможными архитектурными украшениями, группировавшимися вокруг египетской колонны, привезенной Августом в качестве трофея из края фараонов. На этой стене также обозначалась нумерация заездов. По периметру арены возвышались многоярусные трибуны, отделенные от нее трехметровым рвом для обеспечения безопасности зрителей при проведении представлений с участием хищных животных. В дальнейшем ров был заменен ограждением со свободно вращающимися барабанами, которое звери никак не могли преодолеть, поскольку сваливались при проворачивании этих барабанов.