Тиберий - [43]

На одном из заседаний Курии, бесплодном, как и большинство предыдущих, принцепс, желая побудить сенаторов к гражданской активности, завел речь о роли высшего совета республики в становлении и развитии государства. Он напомнил, сколь мудро и твердо руководил сенат римским народом в эпоху нашествий Пирра и Ганнибала, привел в пример слова эпирских послов о том, что Курия показалась им собранием царей или богов. Рассказал еще кое-что из школьной программы риторики, а потом подробно остановился на двух цензах Августа, в ходе которых тот существенно ощипал высшее сословие, и намекнул, что может продолжить его традицию. А в завершение этой помпезной, но довольно внятной речи принцепс призвал сенаторов не уронить свой высокий статус и подтвердить его славными делами на благо государства. После этого сенаторы столь многословно выражали восторг принципиальностью его выступления, что на дела, как обычно, времени не осталось.

Тиберий был раздосадован бесплодностью своих усилий и не скрывал плохого настроения. Но тут вдруг оказалось, что его слова проросли в душе одного из сенаторов удивительным цветком. В то время как другие разбегались из зала заседаний, словно ученики из школы, спешащие к своим игрушкам, сенатор преторского ранга Проперций Целер подошел к принцепсу и попросил об исключении его из списка высшего сословия. Тиберий, привыкший сталкиваться с хитростью, озадачился, в чем же тут Целер усматривает выгоду.

— Я беден, — пояснил тот. — Помимо формальной причины невыполнения условий ценза, недостаток средств не позволяет мне должным образом справляться со своими обязанностями. Я теряю клиентов, не вкладываю деньги в публичные мероприятия, не способен на высоком уровне содержать семью.

— А почему же ты обеднел? — подозрительно спросил Тиберий. — Я не помню, чтобы ты был уличен в особом разгуле.

Целер потупился, словно готовясь сделать тяжелое признание, но потом распрямился и с достоинством обреченного пояснил:

— Я прилагал усилия, чтобы выйти из позорной нужды, но моих способностей не хватило. После твоего, Цезарь, сегодняшнего выступления о достоинстве статуса сенатора, я окончательно пришел к убеждению о своем несоответствии ему.

— Ладно, я удовлетворю твою просьбу, я исключу тебя из сената, — с подчеркнутой холодностью сказал Тиберий и испытующе заглянул в глаза Целеру.

— Благодарю тебя, Цезарь, — с почтительным поклоном ответил тот и спокойно удалился.

Тиберий выждал несколько дней, полагая, что Целер как-то заявит о себе и тем самым выдаст корысть своего замысловатого хода, но ничего не произошло. Тогда принцепс, наконец-то, понял, что перед ним просто честный человек. Он навел справки и выяснил, что бедность Целер унаследовал от отца, и его собственной вины в упадке фамилии нет. Тщательно разобравшись в этом деле, принцепс выдал честному сенатору миллион сестерциев из императорской казны и ободрил его, сказав, что именно такие порядочные люди, как он, нужны высшему сословию и государству в целом.

Этот случай получил известность, и Тиберий понадеялся, что он послужит воспитательным примером для развращенных корыстью соотечественников. Но действительность обошла его ожидания. Эффект и вправду оказался велик: к принцепсу выстроилась длинная очередь, змеившаяся далеко за порог курии. Почтенные мужи внезапно не досчитались в своих состояниях ровно по миллиону и теперь взывали к великодушию монарха. Этот рев жадности заставил Тиберия пожалеть, что дворец курии находится не на берегу Авернского озера, откуда, по преданию, существовал кратчайший путь нисхождения в загробный мир. Он согласился бы возглавить жаждущее миллионов шествие дорогой Энея в царство Орка, единственного из богов и людей, кто был способен избавить тогдашних римлян от недуга алчности. Однако Тиберий привычно совершил над собою насилие и принял дипломатичную позу сенатора, беседующего с собратьями по классу, только наклонил голову больше обычного, отчего казался ссутулившимся.

— Я не могу брать на себя решение столь масштабной государственной задачи, — не без сарказма заметил он в ответ на разноголосый хор, поющий одну и ту же молитву о миллионе.

Дальше он запнулся. Нужно было как-то обратиться к этой толпе просителей, но назвать их отцами-сенаторами, как велось с республиканских времен, у него не поворачивался язык, тем более что они будто бы сами признали собственную несостоятельность, а — квиритами — было бы жестковато. После некоторой борьбы дворцовая школа лицемерия все же уступила брезгливости, и Тиберий никак не назвал этих людей.

— Будет справедливо, если проблемы сенаторов, возникшие столь внезапно и в большом числе, решат сами сенаторы, — сказал он. — Думаю, будет правильно, если вы подадите свои прошения в сенат. Однако полагаю, что собрание потребует от вас обоснования этих заявлений, подтверждающего ущербность ваших состояний.

Дав неуклюжий, но категоричный ответ, Тиберий избавил казну от человеческой саранчи, поскольку никто из просителей не сумел представить доказательства свой бедности. Но всеобщая ненависть к принцепсу возросла еще больше. "Он специально спровоцировал этот фарс, — говорили сенаторы, оставшиеся при прежних миллионах. — Он хотел поиздеваться над нами, унизить нас! А мы-то, наивные, поверили, будто Тиберий способен на благородный поступок!" Плебс не понял, что сохраненные деньги в конечном итоге послужат его благу, он, как обычно, ничего не понял, но вынес категоричный приговор: "Добро в исполнении отвратительного Тиберия — это то же самое зло!"