Тезей - [25]

— Метеки нужны. Для развития всяких ремесел и морского дела, — сказал Тезей.

— Вот они и прокоптили Священную дорогу на въезде из Колона в город, — стоял на своем Клеон. — Нашу Священную, — опять повысил он голос.

— Спокойней, Клеон, спокойней, — заметил своему товарищу Менестей, — здесь все свои. Мы не среди метеков.

— Я не против чужих, — сбавил голос Клеон, — пусть будут те, кого мы сами делаем своими, кого сами себе привозим, и они становятся, как наши, домашние… У тебя во дворце, Тезей, вон сколько домашних. Они и ткут, и пищу готовят, и охраняют.

— Этих у меня хватает, — усмехнулся Тезей.

— А кто пасет твои стада, — продолжал рассуждать Клеон, — тоже твои люди. Ты заботишься о них, и они тебя славят, как бога.

— А те? Кто сами приезжают? Тех ты на порог не пустишь? — спросил Мусей. — И даже священный закон гостеприимства не для них?

— Пусть ищут друзей в своей стране, — надменно ответил Клеон.

Поскольку беседа разлаживалась, не принимая нужного направления, Менестей взял инициативу на себя.

— Друг Клеон, ты не только народный заступник, ты ведь и знаток человеческих душ. Посмотри вокруг, где былые нравы? Каковы нынче люди? Ведь ни клятв, ни богов не признают… Один болтлив, как ласточка, другой такой скряга, что сандалии надевает только в полдень, когда земля становится нестерпимо горячей, третий каждый день бегает проверять пограничные столбы на своем наделе, не подвинул ли кто. И я его не осуждаю. Зазеваешься, так и подвинут. Проклятые кабатчики недоливают вино. Женщины с помощью трубки обруча для прически тайком от мужей посасывают вино из кувшинов. Слышал я даже о таком гордеце, который, собираясь в гости, шлет вперед себя человека, чтобы тот, видите ли, объявлял о его приходе… Я бы мог тебе перечислять и перечислять… Нет прежних благодетельных нравов, повторяю. Нет их… Мы с тобой ведь не однажды толковали об этом. Теперь с людьми, как с детьми, надо, расшалившимися безмерно. Вот Тезей хочет, чтобы народ сам выбрал себе наставников… Следишь за моей мыслью? А кому же быть среди наставников, как не тебе… Правда, Тезей?

— Надо подумать, — кивнул Тезей.

— Вот видишь, друг, — Менестей опять повернулся к Клеону, — и ты больше сможешь сделать для народа.

— Не получится ли, что я задеру голову быку, чтобы подставить его под нож, — продолжал сопротивляться Клеон.

— Я хочу согласия между людьми. И такого, какое они сами бы установили, — сказал Тезей.

— Вот видишь, друг, высокая должность у тебя будет…, — не отступал от своего и Менестей.

— Я подумаю, — сдался Клеон.

— Мы подумаем, — подхватил его согласие Менестей.

— Думайте, думайте, — произнес Тезей, отпуская их.

Когда гости ушли, Мусей поморщился:

— Конечно, из подмышек этого Клеона не несет родительскими козлами, однако… упрям, как козел.

Одеон понимающе рассмеялся.

— С вами тоже не очень-то договоришься, — охладил своих сподвижников Тезей.

После переговоров он собирался отправиться в ремесленный пригород Афин, туда, где, по словам Клеона, метеки закоптили Священную дорогу.

— Я с тобой, — попросилась Герофила.

— Это не храм Диониса, не станет ли скучно, — засомневался Тезей.

— Разве они не такие же, как я, — не согласилась пророчица. — Я ведь и купец, который развозит песни, и мастер, который эти песни создает. Мы — демиурги, приносящие пользу всем.

Район ремесленников, куда они направились, коптил своими печами не одну, а сразу три дороги, делившие его на части. Кроме Священной дороги, огибающей Афины и ведущей в Элевсин, отсюда же прямо на север уходила дорога в Колон. Самая широкая из трех и тоже священная, поскольку по ней можно было пройти к древнему алтарю Прометея, третья, — на восток, к морю. На каждой из частей этой триединой территории ремесленники на чем-либо специализировались. На одной преимущественно располагались гончары. На другой — кузнецы. На третьей — столяры и плотники. И все эти производственные участки оставляли, на первый взгляд, впечатление запущенности, даже раззора, как после нападения на природу и землю, совершенного словно прямо с небес. С одной стороны их подпирали жилые постройки уже собственно города, с другой — уходили на северо-запад сельские пригороды с оливковыми рощами, прикрывающими собой реку Кефис. А посередине — захламленное пространство с неряшливыми кучами глины, с печами, торчащими, как на свалке, тут и там, то прямоугольными, то неуклюже округлыми, с холупами-времянками, слепленными или сколоченными из чего ни попадя, или попросту с землянками — с накатами крыш. Черно-серый шлак, грязные стружки, дымы, носимые ветром… Странно, что Тезей, отправляясь в Марафон на поиски критского быка, тогда как-то и не заметил всего этого.

Здесь мало кто жил, здесь перемогались по ходу работы.

Правда, был тут островок и вполне обихоженный. И дом добротно и размашисто стоял на нем. И лавки, крытые, с подсобными помещениями, образовывали некий намек на улицу. Дом принадлежал афинянину Дрону. Хотя имел он дом и в сам здешнего, и гости тут у него селились, приезжавшие с островов или даже из-за моря. Гости с зерном. С редкими тканями, с благовониями. Останавливались здесь, у Дрона, те, у кого в городе не находилось гостеприимца. Тут же в лавках и торговали. Торговали в основном оптом. Продавали то, что не успели сбыть в афинской гавани Фалере. При очередном заезде гостей сюда приходили покупатели не только из города, но и из поселков вокруг него. Зерно не отмеряли мерами, а взвешивали на весах, изготовленных Дроном. Они были очень просты и, благодаря своей наглядности, вызывали доверие, правда, смешанное с непосредственным всякий раз удивлением. На столбе Дрон укрепил подвижную палку. На короткий ее конец с помощью крюка вешался куль с зерном, а по длинному ее концу, размеченному делениями, перемещался грузик с дужкой.