Тэтэ - [22]

— Но ведь вы ездили в Москву, — сказал Смеляков. — Нам все известно.

— Ну и что? Я ездил по другим делам.

Просмотрели еще пару кассет. И везде я занимался сексом с теми дамами, которые ко мне приходили.

— Если бы все это было правдой, — обратился я к подполковнику, — я бы ни за что не стал снимать.

— Почему? — спросил Смеляков. — Александр Федорович ведь снимал. Он снимал себя и ты такой же. Это твоя работа.

— Да не может этого быть, — сказал я. — Это какая-то фантастика! Неужели вы не замечаете, что на кассетах совсем другой интерьер? Там не мой дом. Там какие-то рестораны, кафе. Это было не здесь.

— Думаю, раньше вы занимались видеосъемками, — сказал подполковник. — При желании можно создать в павильоне любой интерьер. Снять сначала открытку, а потом сцену любви. И в результате будет казаться, что дело было в туалете ресторана.

— Вот, вот! — закричал я, показывая пальцем на экран большого телевизора, — смотрите.

— А что там? — спросил Смеляков. — Я ничего особенного не вижу.

— Это трамплин на Смотровой площадке Московского Университета!

— Не думаю, что сложно было снять картинку с видом на Главное Здание МГУ, — сказал подполковник.

Я только опустил голову и взъерошил волосы. Ничего не понимаю. Этого не может быть.

Они забрали все отснятые видеокассеты и ушли. Это было воскресенье. А с понедельника дела пошли своим чередом. Я ни с одной женщиной не занимался сексом. Хотел с понедельника попробовать, но теперь решил — нет. Буду работать как положено, без секса. А никто и не требовал лечения через седьмую чакру. Только оказалось, что это самому мне надо.

— У меня проблемы, — сказал я женщине, которая иногда заходила, чтобы скорректировать график приема посетительниц.

— Я вас слушаю, — сказала она, — в чем дело?

— Поминаете, я думаю… ну, эта… как бы не возникло проблем. Ведь раньше все получали не только массаж и психическое внушение, все получали кое-что через седьмую чакру.

— А теперь?

— А теперь я этого не делаю.

— А вам хочется?

— Да я не про себя…

— Врать вы не умеете, — сказала эта дама и начала раздеваться. Звали ее Виктория Львовна. Рост имела метр восемьдесят, вес — сто килограммов. Занималась музыкой. Считала себя композитором. После того, как мы переспали с ней несколько раз, она на самом деле начала сочинять музыку. Потом я провел с ней несколько психотерапевтических сеансов. И… и она исчезла. Перед уходом, правда успела сказать:

— Я встретила свою старую любовь. Только раньше он не обращал на меня внимания.

— А теперь?

— Мы вчера трахались с ним прямо за отделением милиции. Это сначала. А вечером прямо напротив в скверике. Представляете, это любовь. Спасибо вам большое. Я вам должна.

— Спасибо вам. Вы уже расплатились.

Она ушла, и я остался один. Хорошо еще, что график приема был отработан.

Вечером, наконец, появился Семен. Он был ранен, Ауди в семи местах прострелена пулями. Семен присел у стены. Я загнал Ауди в большой гараж. Потом положил руку Семена себе на плечо, и мы через сад прошли в дом. Гараж имел еще один выход.

— Ты пока выпей кофе и лежи. Потерпи, я съезжу за медсестрой.

— Не надо, — прохрипел Семен, — она меня сдаст.

— Нет, это моя знакомая. Мы ей заплатим, и всё будет окей.

— У меня нет денег.

— Нет денег? А где же они?

— Потом расскажу.

— Ладно. У меня есть деньги. Я прилично зарабатываю. — И действительно ментам я отдавал только половину заработка. Хотел одну треть, но они так вцепились в деньги, что уговорить их меньше, чем наполовину было невозможно. Козырев сказал, что надо будет много денег отдавать наверх. Ведь в этом деле не была в курсе только Москва. От них все скрывали. Предполагалось, что работает настоящий Александр Федорович. А официально от него требовалась только информация о людях, которые к нему приходили. Деньги он имел право брать себе. Но деньги обладают свойством притягивать людей. Они так притянули начальника милиции, что он никак не мог отказаться от половины моего гонорара. Да я его понимаю. Черт с ним.

Я привез Людмилу. Она сделала перевязку, но сказала, что:

— Ему все равно надо в больницу.

— А ты не можешь приезжать сюда и делать перевязки?

— Могу, но это бесполезно. Он был ранен не сегодня. Прошло несколько дней. Не знаю, как он ходил все это время без перевязки. Завтра, самое позднее послезавтра, надо обязательно отправить его в больницу.

— Неужели никак нельзя вылечить его на дому? Ведь его посадят.

— Есть за что? — спросила Люда.

— Не знаю. Но думаю, что его опознают. Ладно. Спасибо тебе, держи сто баксов. Я вызову машину.

Скоро Люда уехала. Семен выпил полбутылки конька и безумолку болтал полтора часа. Он сказал, что был киллером.

— Когда? — не понял я.

— Еще день назад я им являлся.

— Я тебе не верю.

— А ты не помнишь, как… — Он опять налил себе. — Как я не убил тебя. Ты спрятался под невысоким навесом.

— Ты?! Но ты не видел меня!

— Видел. Это ты меня не видел. Зато мог видеть мои кроссовки.

— Я видел твои кроссовки. Какого цвета они были?

— Пойди, посмотри. Они лежат на крыльце.

Я включил уличный свет и спустился вниз по ступенькам. Грязные кроссовки валялись на последней ступеньке. Какого они цвета было не понятно. Я пошел в сад. Бак вместе со мной. В бочке с водой я помыл кроссовки и понес их в дом.