Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Джуд Незаметный - [276]
Сью снова взглянула на крошечное платьице, на носочки и туфельки и вся затрепетала, как натянутая струна.
— Жалкое я создание, — сказала она. — Мне нет места больше ни на небе, ни на земле! Я сошла с ума от всего этого. Что же теперь делать?
Она крепко держала руку Джуда, глядя на него широко открытыми глазами.
— Ничего, — ответил Джуд, — что случилось, того изменить нельзя, и все дойдет до предназначенного конца.
— Да, конечно. Чьи это слова? — спросила она подавленно после небольшой паузы.
— Это из хора в «Агамемноне»>{220}. Как стряслась беда, эти слова не выходят у меня из головы.
— Бедный мой Джуд! Ты все потерял в жизни, больше даже, чем я, потому что у меня остался ты. Подумать только, сколько всего ты знаешь, хотя твоим чтением никто не руководил, и все же ты должен прозябать в нищете и отчаянии!
Такие разговоры на время отвлекали Сью, но потом волна горя обрушивалась на нее с новой силой.
Наконец прибыли судебные эксперты и осмотрели тела, состоялось следствие, затем наступил печальный день похорон. Перед домом, привлеченная газетными сообщениями, стояла толпа зевак. Неясные толки о действительных взаимоотношениях Сью и Джуда особенно разжигали их любопытство. Сью хотела сопровождать малюток на кладбище, но в последнюю минуту ей стало дурно, и она слегла. Тем временем гробики бесшумно вынесли из дома, Джуд погрузил их в экипаж и уехал, к великой радости квартирного хозяина. Теперь у него на руках оставалась лишь Сью и ее вещи, но он рассчитывал избавиться от нее в течение дня и таким образом положить конец недоброй славе, которую приобрел за последние дни его дом по милости жены, приютившей эту злополучную семью. Днем он поговорил по секрету с домовладельцем, и они условились, что попытаются переменить номер дома, если после этого несчастья люди станут его избегать.
Как только оба гробика — один с телом маленького Джуда, другой с двумя малютками — были преданы земле, Джуд поспешил к Сью, но так как она все еще лежала у себя в комнате, он не стал ее беспокоить. Однако, полный смутной тревоги за нее, он снова вернулся около четырех часов дня. Хозяйка думала, что она все еще у себя, но, заглянув в комнату, сказала, что ее там нет. Ее шляпки и жакета тоже нигде не было видно: она явно ушла из дому. Джуд бросился в гостиницу, где остановился, но и там не нашел ее. Перебрав в уме все возможности, он отправился на кладбище и вскоре оказался на месте недавнего погребения. Зеваки, сопровождавшие похоронную процессию, уже разошлись. Могильщик с лопатой в руках пытался закопать общую могилу детей, но рядом с ним в наполовину засыпанной яме стояла женщина и, держа его за руку, умоляла о чем-то. Это была Сью; на ней было цветное платье, которое она и не подумала сменить на траурное, купленное для нее Джудом, и это говорило о ее горе сильнее любого траурного наряда.
— Он зарывает моих крошек в землю, но я не дам, пока еще раз их не увижу! — как безумная закричала она, увидев Джуда. — Еще разочек, Джуд, умоляю тебя! Я должна их видеть! Я не думала, что ты позволишь забрать их, пока я сплю! Ты обещал, что я увижу их, прежде чем заколотят гроб, ты не исполнил своего обещания и позволил их унести. О Джуд, и ты тоже такой жестокий!
— Она хочет, чтобы я разрыл могилу и пустил ее к гробам, — сказал могильщик. — Ее надо увести домой, посмотрите, на кого она похожа! У бедняжки, видно, помутилось в голове. Не могу я, мэм, снова их выкапывать. Идите-ка лучше домой с муженьком, да успокойтесь, да благодарите бога, что скоро у вас снова будет ребенок, вам в утешенье.
Но Сью продолжала жалобно твердить:
— Можно, я взгляну на них еще разочек?.. Только разочек. Ну можно? На одну только минуточку, Джуд… Это не отнимет много времени, а я буду так рада! Ну позволь мне, Джуд, и я буду хорошей и всегда буду тебя слушаться! Потом я спокойно пойду домой и уж никогда их больше не увижу. Можно? Ну почему нельзя?
Так она умоляла его, и от жалости Джуд почти готов был уговорить могильщика исполнить ее просьбу. Но, видя, что это бесполезно и могло только пойти ей во вред, он решил немедленно отвезти ее домой. Он начал ласково уговаривать ее, шептал ей нежные слова и обнял, чтобы поддержать ее, и в конце концов она беспомощно уступила и дала увести себя с кладбища.
Он хотел взять экипаж, чтобы доехать до дома, но так как им приходилось соблюдать строгую экономию, она запротестовала, и они не спеша пошли домой пешком — Джуд в трауре, она — в своем красновато-коричневом платье. Вечером они предполагали переехать на другую квартиру, но Джуд увидел, что это немыслимо, и они вернулись в ненавистный им дом. Сью тотчас уложили в постель и послали за доктором.
Весь вечер Джуд прождал внизу. Было очень поздно, когда ему сообщили, что Сью преждевременно родила и что ребенок, как и все остальные дети, мертв.
Сью поправлялась, хотя жаждала умереть, Джуд снова получил работу по своему прежнему ремеслу. Теперь они жили в другом месте, в районе «Вирсавии», неподалеку от кафедрального собора св. Силы.
Часто и подолгу сидели они в молчании, подавленные не столько бессмысленными препятствиями, которые ставила им жизнь, сколько грозной и зловещей ее враждебностью. Во время болезни, когда сознание Сью лишь слабо мерцало, подобно звезде, ее преследовали смутные и странные грезы, будто мир похож на стансы или мелодию, созданные во сне, и что было восхитительно в полузабытьи, бодрствующему рассудку казалось совершенным абсурдом; ей грезилось также, будто первопричина действует безотчетно, подобно сомнамбуле, а не по зрелом размышлении, как мудрец, и что при создании нашего земного мира не предполагалась такая восприимчивость чувств у его обитателей, какой впоследствии достигло мыслящее и просвещенное человечество. В глазах постигнутого бедствиями человека враждебные ему силы приобретают антропоморфный характер — так и у нее эти представления стали сменяться ощущением, будто ей и Джуду приходится спасаться от какого-то преследователя.
