Теряя веру. Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни - [32]

***

Райан Ди Мария рассказал мне, почему настоял на реформе. «Цель моего иска, — сказал он, — именно в том, чтобы таких случаев [случаев сексуального насилия священников над детьми] больше не было — или хотя бы стало как можно меньше».

Райан, двадцати восьми лет, только что закончил юридический вуз. Мне хотелось верить этому невысокому пареньку со следами юношеских угрей на лице; он выглядел искренним, и все, с кем я разговаривал, подтверждали, что он решительно настаивал на одиннадцати изменениях в политике церкви, несмотря на упрямое сопротивление диоцеза. Судья подтвердил, что ради этого Райан согласился на меньшую сумму компенсации. Однако меня смущал размер выплаты — пять с лишним миллионов! Из иска следовало, что Харрис совершал с Райаном непристойные действия дважды, около десяти лет назад. Конечно, это очень неприятно, но, на мой взгляд, никак не стоило пяти миллионов!

Зачем тратить столько сил на войну с церковью из-за случая десятилетней давности? Не лучше ли было бы для самого Райана оставить прошлое в прошлом и жить своей жизнью?

Вернувшись в офис, я позвонил Мэри Грант, основательнице южно-калифорнийского отделения Сети Пострадавших от Насилия Священников (СПНС). В 1991 году, после того как отец Джон Линихан, энергичный священник-ирландец, признался, что занимался сексом с несовершеннолетней Мэри в течение четырех лет, она получила от диоцеза Оранж компенсацию в 25 тысяч долларов. С тех пор Мэри неустанно выступала за то, чтобы Католическая церковь пересмотрела свое отношение к насилию священников над детьми. В частности, она требовала, чтобы ее обидчик был отстранен от служения; однако на это церковное начальство не соглашалось. Несмотря на признание Линихана в преступлении, карьера его процветала: летом 2001 года он был любимым пастором крупного и влиятельного прихода в Дана-Пойнт, на берегу Тихого океана. Мэри и ее единомышленникам не удавалось ничего добиться. Гражданские власти, возможно, не желая связываться с церковью, отклонили ее иск в связи с истечением срока давности. СМИ, как местные, так и федеральные, за несколькими исключениями, отказывались освещать эту проблему. Но теперь, сказала она мне, Райан наконец-то заставил церковь измениться. Победа!

Я записал ее слова, а затем спросил:

— Но, Мэри, что скажете о деньгах? Пять миллионов двести тысяч — неужели это справедливая плата за то, что произошло с Райаном?

Мэри сразу поняла, что я имею в виду.

— Вы когда-нибудь бывали на встречах пострадавших? — мягко спросила она.

Я ответил, что нет.

— На этой неделе в Лонг-Бич проходит наша встреча. Может быть, придете, посидите с нами? Мне кажется, тогда вы лучше поймете, о чем речь.

Я согласился.

Известие о соглашении между Райаном и диоцезом (мой репортаж вышел на первой странице «Таймс») потрясло католическую общину. На клириков реформа произвела действие взорвавшейся бомбы. Скоро католические лидеры начнут шерстить свою документацию в поисках подтвержденных случаев сексуальных злоупотреблений! Но что значит «подтвержденные»? Что, если много лет назад какой-нибудь псих лживо обвинил тебя в сексуальных домогательствах? Кто будет решать, какие обвинения «подтверждены», а какие нет? Кому запретят служить? Как защитить порядочных священников от анонимных обвинений по телефону «горячей линии»?

Я получал множество звонков от разгневанных читателей, негодующих на то, что я погубил доброе имя отца Майка. Несмотря на выплату компенсации, на извинения, на реформы, на заявление епископа Тода Д. Брауна, гласившее, что у него «имеются серьезнейшие сомнения в невиновности [Харриса] в этих деяниях, учитывая количество поданных на него жалоб, их схожесть и, по всей видимости, искренность людей, сделавших эти заявления», они по-прежнему верили в его невиновность.

Сторонники Харриса цеплялись за заявление, выпущенное его адвокатом, где утверждалось, что Харрис не сделал ничего дурного, а соглашение с Ди Марией заключено «по причинам делового характера».

«Монсиньор Харрис гордится своей успешной работой со школьниками; сотни его бывших учеников остаются его друзьями и сторонниками», — говорилось в заявлении.

Фанаты Харриса напоминали мне присяжных, судивших О-Джей Симпсона: несмотря на гору свидетельств, они отказывались признавать виновность своего священника. Поначалу я пытался с ними спорить. Но переубедить их было невозможно. Дальше я уже не спорил, а просто давал им излить душу. В их ярости ощущалось отчаяние. Как будто, если признать, что Харрис развращал мальчиков, рухнет весь тщательно выстроенный мир их веры.

Для меня, начинающего католика, правда о Харрисе моей вере не угрожала. Я прекрасно знал, что люди грешны. Поэтому нам и необходимо христианство — мост через зияющую пропасть между Богом и его бесконечно непутевыми детьми. В каждой религии есть свои мон-синьоры Харрисы — но это не порочит ни Бога, ни религиозные институты. Я считал, что правда о Харрисе, выставленная на всеобщее обозрение, не повредит католичеству, а поможет ему очиститься.

В последующие пять лет в своих статьях я вновь и вновь поднимал тему слепой приверженности религиозным лидерам. Для католиков связь между прихожанами и членами клира особенно крепка. Нерассуждающая верность — одна из важнейших добродетелей в иерархической структуре католичества: от папы — к кардиналам, от кардиналов — к архиепископам, от архиепископов — к епископам, от епископов — к священникам, от священников — к людям на церковных скамьях. На католических курсах катехизации меня учили, что священники — это люди, специально отобранные Богом и наделенные особой властью, позволяющей им и только им преподавать народу таинства церкви. Мирянин может знать евхаристическую литургию наизусть, но никогда не сможет превратить хлеб и вино в буквальные Тело и Кровь Христовы. Мирянин не может, выслушав исповедь, дать отпущение грехов или, соборовав умирающего, облегчить ему путь на небеса. Такой властью обладает только священник.