Терская коловерть. Книга вторая. - [20]

У Степана потемнело в глазах от такого чудовищного намека.

— Слушай ты, Купец Торгашевич! — остановился он, смерив спутника испепеляющим взглядом, — еще одно худое слово о моей жене — и я не посмотрю, что ты второй гильдии, набью морду, понял?

— Чего ж тут не понять, — дурашливо развел руками в стороны Григорий Варламович. — Оно завсегда так: ты к человеку со всей душой, а он тебе за это...

Но Степан уже не слушал «душевного» купца. Раздвигая пленом столпившихся на крыльце управы зевак, он стал протискиваться внутрь набитого до отказа людьми помещения. Ого! Вот это духотища. Как в парной с «эликсиром жизни».

— Да прекратите же дымить, граждане! — взмолился кто–то в самой середине общегородского собрания.

Стоящий по соседству со Степаном мастеровой швырнул на паркетный пол окурок, растер его подошвой сапога.

— Кончай кадить, а то лампы тухнут! — заорал он весело и тут же, достав кисет, снова скрутил «козью», похожую на слоновью, ножку.

— Господа! То есть, прошу прощения, граждане!

Это голова городской управы Ганжумов, поднявшись со стула, выкатил на председательский стол свой круглый, как арбуз, живот и потряс в сизом от табачного дыма воздухе колокольчиком. — Общегородское собрание разрешите считать открытым.

Дружные аплодисменты всколыхнули табачное облако.

— Предлагаю избрать почетными членами нашего собрания следующих граждан: всеми уважаемого Мелькомова Богдана Давыдовича...

В ответ раздались неуверенные хлопки. Набитая битком аудитория тревожно зашелестела голосами.

— Быкова Николая Павловича, — продолжал называть городской голова «уважаемых» моздокчан.

Хлопки прекратились, а голоса зашелестели тревожнее.

— Цыблова Степана Егоровича, его высокоблагородие полковника Рымаря Тихона Моисеевича, Шилтава Карпа Павл...

И тут зал взорвался, словно бомба, у которой догорел наконец–то фитиль.

— Долой! Не надо нам толстосумов и казачьих офицеров!

Ганжумов захлопал толстыми губами, словно сазан, вытащенный из воды на сушу.

— Граждане!... — выговорил он наконец с укоризной в голосе.

Но ему не дали закончить мысль.

— Наших давай! — крикнул из задних рядов.

— Терентия Клыпу! Петрищева! Дубовского! — понеслось со всех сторон.

«А я еще хотел зайти к нему домой», — усмехнулся Степан, глядя на усаживающегося за стол президиума Терентия, красного от жары и всеобщего внимания.

Первым подошел к трибуне гласный Думы Авалов. У него красный бант на груди и золотой перстень на пальце. Он поздравил собиравшихся с долгожданной революцией, насулил им всяких благ в ближайшем будущем, а покамест попросил не самоуправничать и во всем полагаться на старую власть, разумеется, контролируемую Гражданским комитетом, который они сегодня, выберут из числа, самых достойных представителей всех слоев общества. Он тут же назвал фамилии в большинстве своем чиновников и старых городских заправил. С его предложением согласились и даже похлопали, когда он, поклонившись, отошел от трибуны. «Хитро сработано: и овцы сыты, и волки целы», — переиначил на свои лад пословицу Степан, подразумевая под волками царских чиновников.

Потом один за другим выступили представители от партии эсеров и меньшевиков. В первом Степан узнал сына богатея с Русского хутора Александра Пущина, а во втором — адвоката Елоева. Пущин с ходу призвал присутствующих присягнуть на верность Временному правительству и не спешить с заменой властей на местах до указания свыше, а Елоев предложил наряду с Гражданским комитетом создать комитет Казаче-крестьянский.

Выступали и другие ораторы. От товарищеских обществ, артелей, партий, сословий. Говорили взволнованно, горячо, опровергая друг друга и не предлагая собранию ничего конкретного. Всем им охотно аплодировали — очень уж понравилась игра в демократию. Тем неожиданней показался для опьяневших от хмельных речей слушателей вырвавшийся из толпы одинокий трезвый голос:

— А для чего все–таки совершена революция?

На мгновение в зале воцарилась тишина. Но ее тотчас разнесли вдребезги злорадные крики:

— Кто это там еще пикает?

— А ну покажись, умник!

— Пропустите его к трибуне!

Подавший реплику, сопровождаемый незлобивым смехом и свистом, направился к столу президиума.

— Степан! — вытаращил глаза Терентий Клыпа. — Разрази меня гром, если это не он!

И сразу по всему залу: «Какой Степан? Откуда взялся?» Терентий вскочил с места, бросился к другу, облапил при всем честном народе.

— Товарищи! — повернул к участникам собрания счастливое лицо. — Это же Степан Орлов, вернее, Журко, руководитель нашего подполья, член партии большевиков...

— С тысяча девятьсот пятого года, — закончил за него Степан, направляясь к трибуне.

— Для чего же все–таки была совершена революция? — повторил он вопрос, обращаясь к замолчавшему в ожидании ответа залу.

— Вам никто не давал слова, молодой человек, — вновь выкатил на стол свой обтянутый жилетом живот председатель управы.

— Так дайте, — улыбнулся ему самозванный оратор. А из зала в адрес председателя полетели колкие советы типа «заткнись, пузан!» и «не мешай человеку!»

— Революция — это свобода, ведь так? — снова обратился Степан к залу.

— Та-ак! — откликнулся зал.