Терская коловерть. Книга третья. - [23]

— Я не люблю плясать, — сказал Бето, не поняв шутки. — Я пришел спросить у тебя, нана, с кем это ты сидела за фынгом в доме Чайгозты?

Мишурат изогнула гусеницей мохнатую бровь.

— Ма хадзар! — всплеснула она тяжелыми руками. — Ты, наверно, мой муж, если задаешь мне такие вопросы. Зачем тебе знать, с кем я сидела за столом у Хестановых?

— Я видел в окно мужчину. Кто это был?

Мишурат еще круче изогнула широкую бровь.

— Печник из Пиева, — ответила она, усмехаясь одними глазами. — Он перекладывает в доме Хестановых печь.

— Зачем обманываешь? — насупился Бето. — Кто же на Реком работает да еще в чужом доме? Это был Микал, да? — не унимался любопытный гость, приблизив свой широкий, как у селезня, нос к самым глазам знахарки.

— Пусть узлом завяжут мой язык, если я вру, — подкатила под лоб глаза старая колдунья, — но я в доме Хестановых, кроме Срафин, никого не видела.

— А вот это поможет развязать его? — Вето вынул из кармана бешмета серебряный рубль.

Мишурат презрительно поджала толстые губы:

— Как говорил мой покойный родитель, да будет он вечно жить в раю: «Даешь — дай щедро».

— После праздника принесу, в твой дом таск кукурузы.

— Думала рыбка: «Сказала бы что–нибудь, да воды полон рот», — усмехнулась Мишурат.

— Горшочек масла и пряжи моток…

Старуха призадумалась, но не надолго.

— Ладно, — согласилась она, — только поклянись, что не обманешь старую женщину.

— Клянусь моими покойниками, — поспешно проговорил Бето и вытянул шею, отчего перекошенные его плечи еще больше перекосились.

— Ты прав, сынок, это был Микал, — прошептала старуха своему собеседнику, хотя гул праздничного игрища надежно оберегал их разговор от чужого любопытства. — Но ты бы не пожалел дать мне в три раза больше, если бы знал, зачем он приехал в Джикаев.

— Зачем? — вытаращился Бето.

— Прежде ты принесешь мне красненькую и приведешь в мой хлев самого жирного барашка из своего хлева, — поставила условие хитрая старуха и, подмигнув обескураженному гостю, ушла в саклю.

* * *

Начальник районного ОГПУ Степан Журко, занявший эту должность после изгнания деникинской армии из Моздока в 1920 году, спал у себя дома в бывшей квартире пристава и даже снов никаких не видел — так умаялся днем, преследуя с группой чекистов банду Котова по терским зарослям. Неуловим белогвардейский хорунжий: сегодня в Павлодольской учинил разбой, а завтра, глядишь, он уже в Стодеревской пакостит Советской власти. Кто–то крепко поддерживает бандита, всякий раз вовремя предупреждает его о появлении сотрудников ОГПУ.

Кто–то постучал в парадную дверь.

— Это, наверно, к тебе, — тронула Степана за плечо проснувшаяся Сона. — Да проснись, Степа…

Степан чертыхнулся, нащупал под подушкой наган, вышел в коридор.

— Кто там? — спросил и мгновенно метнулся в сторону, предваряя возможный выстрел на голос.

— Свои, пожалуйста, — торопливо ответили за дверью, и голос ночного гостя показался Степану знакомым: похоже, свояк из Джикаева Бето Баскаев. Прискакал верхом. Слышно, как храпнул и переступил копытами на булыжной мостовой конь.

— Бето, ты? — уточнил он, берясь за дверной крючок.

— Клянусь богом, я, — обрадовался запоздалый посетитель. — Открывай скорей, очень важный хабар принес тебе.

— Проходи, — Степан открыл дверь, пропустил свояка в коридор, затем вместе с ним прошел на кухню, зажег лампу. «Ну же и красавчик достался моей свояченице», — усмехнулся в душе, глядя на широконосое, с перекошенными широкими бровями лицо свойственника.

— Садись, — указал на стул.

Но Бето отрицательно покачал головой.

— Некогда сидеть. Одевайся скорей и айда на хутор, — сказал он отрывисто.

— Что случилось? — нахмурился Степан, похолодев при мысли о возможной беде, которая могла приключиться с тестем Данелом.

— Микал! — выпалил Бето.

— Что — Микал? — не понял Степан.

— Скрывается в доме своего отца. Сам сегодня днем видел в окно, — и Бето, раздувая ноздри от ненависти, торопливо рассказал все, что знал о своем неизвестно откуда взявшемся сопернике.

Степан выслушал, поражаясь тому, что не питающий симпатии к Советской власти осетин–середняк выдает органам ГПУ своего земляка. Хотя что ж тут удивительного? Бето — зять Данела, а Данел — Микалов кровник. Выходит, и Бето — кровник последнего. Но почему он все же мстит своему врагу таким необычным для горца способом? Однако размышлять было некогда. Степан взглянул на часы–ходики: они показывали полночь.

— Ты действительно привез важный хабар, — сказал он и пожал свояку вялую ладонь. — Спасибо, Бето. А теперь скачи домой и передай Данелу, пусть выставит охрану к дому Хестановых и не спускает с него глаз. Будем брать его на рассвете. Ну, скачи, ма халар, и пусть у твоего коня грива превратится в крылья.

— Сделаю, как ты сказал, — приложил ладонь к груди Бето.

* * *

У Микала тяжело на душе. Там, за окном, звенит гармоника, и хлопают ружейные выстрелы, а тут сиди в одиночестве, словно зверь в клетке, и представляй себе, как какой–нибудь Умар Тапсиев носится на носках вокруг какой–нибудь Зарины Цаликовой в водовороте стремительной лезгинки под выкрики стонущей от восторга толпы. Млау, конечно, тоже там, на пустыре возле бабки Бабаевой. А может быть, она сидит у себя в хадзаре и вот так же глядит в окно на центральный колодец? Муж и свекор на кувде, она — одна. Что, если незаметно проскользнуть задворками к сакле Баскаевых?