Терская коловерть. Книга первая. - [8]

— Они не мои, — засмеялся Степан, беря в руки молоток. — Но ты правильно понимаешь: депутаты Государственной Думы в большинстве — своем стоят за интересы помещиков и капиталистов, потому что они сами помещики и капиталисты. «Ворон ворону глаз не выклюет», — говорят у нас.

— А у нас говорят «Паршивая лошадь о паршивую трется», — козырнул в свою очередь пословицей Чора и вздохнул: — Скажи, ма халар, там, где твоя родина, бедным тоже плохо живется?

— Бедным всюду плохо живется, — ответил Степан.

— А когда–нибудь будет им хорошо?

— Будет, если они дадут всем богачам по шапке и станут сами себе хозяева.

— Зачем же им давать еще по шапке, когда у них своих много? — затрясся Чора от смеха. — Ой! Живот мой лопнет и выльется пиво, которым меня угощал этот старый дурак Мате.

Степан хотел было объяснить неграмотному горцу, что в выражении «дать по шапке» заложен иной смысл, но смешливый старик замахал руками.

— Не надо, дорогой, — сказал он, вытирая выступившие от смеха слезы. — Чора не дурак, он все понимает. Ты посмотри на мою шапку: облезла, как старая собака, Тимош Чайгозты такую не возьмет.

Насмеявшись, снова погрустнел:

— Как дашь по шапке Тимошу, если у него пол-хутора родственников. Да в Пиеве столько, да в Моздоке. Вон Коста Татаров: от голода у него пупок к спине присох, а в драке за Тимоша встанет, потому что он ему родня: его дед и его дед были двоюродные братья.

— Выходит, Коста любит Тимоша? — Степан искоса взглянул на Чора.

— Как лошадь арбу: чем она тяжелее, тем больше любит. Коста Тимоша зарезать готов — столько он ему зла сделал: землю отнял, зерно отнял.

— Почему ж он за него заступаться должен?

— Э... непонятливый какой, — скривился Чора. — Я же тебе по-русски говорю: родственники они, понимаешь? Закон у нас такой.

— Неважный закон, — покрутил головой Степан. — Я так думаю: Коста больше родственник тебе, чем Тимошу. И Данелу твоему и Бехо Алкацеву.

— Правду ты говоришь, — вздохнул Чора и поднялся с порожка. — Хоть молодой, а ум у тебя в голове есть, не то что у нашего Дудара: только и знает лезгинку плясать да кинжалом играться. Ну, прощай, ма халар, пусть будет тебе удача в делах твоих. Я не знаю, кто ты, но думаю так: святой Георгий знает, кого он привел в наш хутор. Вчера на нихасе Аксан Каргинов плохо говорил о тебе, значит, ты хороший человек. Чора не бойся, Данела не бойся: у них шапки из простой овчины. Аксана бойся, Тимоша бойся: у них шапки из каракуля, а души из гадючьего яда.

С этими словами старик побрел к своей сакле.

* * *

Сона шла по хутору, и вся душа ее пела от счастья: скоро у нее будут настоящие кожаные туфли, ничем не хуже, чем у Дзерассы, к которой она и направлялась в данный момент.

Чудной этот русский парень: грамоту знает, а сам чувяки шьет. И усов не носит...

— Ты, может быть, перейдешь мне дорогу, а я постою? — услышала она сбоку сердитый голос.

Девушка тотчас, замерла, словно вросла в землю, нагнула пониже голову, скосила глаза вправо: от мельницы к дороге шел, опираясь на костыль, старый Мырзаг Хабалов. И как она его не заметила? Хорошо, хоть палкой не огрел по спине за такое непочтение к своей особе. Старик прошел мимо, недовольно ворча себе под нос о том, что молодежь потеряла всякий стыд и что жить старикам при таких испорченных нравах нет никакого смысла.

Едва Сона разминулась с суровым блюстителем старинных обычаев, как ей снова пришлось остановиться.

— Разрешите пройти? — обратилась она к далеко еще не старому мужчине, достающему для своего коня воду из общественного колодца, мимо которого пролегала центральная хуторская дорога.

Мужчина махнул рукой: разрешаю, мол.

Сона пошла дальше. «О ангел мужчин, — думала про себя девушка, — зачем так много расставил ты их на моем коротком пути?!»

Дзерасса была дома одна.

Ее узкое лицо с острым раздвоенным подбородком светилось приветливой улыбкой.

— Посмотри, какое платье купил мне отец в Моздоке, — засуетилась она у сундука с разрисованной яркими цветами крышкой.

— Хорошее платье, — похвалила Сона покупку, не скрывая зависти. У нее–то самой платьев раз-два и обчелся.

— А мне наш русский туфли шьет, — похвасталась она в свою очередь, желая этим сообщением хоть чуточку поднять уровень своего достатка.

Но та лишь снисходительно повела худым плечиком.

— У меня туфель целых две пары, — вздохнула Дзерасса, — и платьев много. Клянусь моим братом, я все бы отдала за такие глаза, нос и брови, как у тебя. Посмотри на мой длинный нос. Им не будешь любоваться. Счастливая ты: все парни заглядываются, даже этот чужак сапожник... И что ты нашла в нем хорошего? Нос — вот такой, — Дзерасса надавила пальцем на кончик собственного, — глаза, как у лягушки. Усов нет, кинжала тоже нет.

— А ты бы пошла за него замуж? — усмехнулась Сона. Дзерасса опешила: такие мысли не приходили ей в голову.

— Нужна я ему, если ты для него — чище зеркала, — сказала она со вздохом. — К тому же... Ох, совсем забыла! Я ведь завтра с ним в Моздок еду крестить твоего братишку. Кумой его буду. Вчера отец твой приходил, я согласилась.

— Ой, как интересно! — воскликнула Сона, обнимая подругу. — В город на пасху поедешь, увидишь...