Терская коловерть. Книга первая. - [26]

— Ты только не обижайся, Булат, но, по-моему, ты устроился не хуже купчика в этой провинциальной глуши... Мягкие стулья, диван, халат турецкий. Не хватает только супруги, какой–нибудь купеческой дочери, и лакея в дверях.

— Какое отношение имеет диван к деятельности своего хозяина? — недоуменно спросил. Темболат.

— Располагает к успокоенности и благодати.

Учитель воздел к потолку руки.

— Клянусь аллахом, я поколотил бы этого человека, если бы не закон гостеприимства, — произнес он с шутливым пафосом, стремясь шуткой замаскировать обиду. — Ты учитываешь окружающую меня обстановку? Я же тебе говорил, в городе одни торгаши и мелкие ремесленники. Рабочий класс только в мастерских Загребального. В станицах — казачество, сам знаешь, что это за народ.

— Трудно, нет слов, — согласился Степан, — но не сидеть же сложа руки? Вспомни, что говорил Сергей: «Ни одного часа в бездействии». Что конкретно сделано?

— Я тебе рассказал в общем плане, а конкретно мне, например, удалось связаться с «Осетинской группой», — учитель снова зашагал по комнате, и Ольга не расслышала последних слов. Зато она явственно услышала за своей спиной чьи–то шаги.

— Ты что здесь делаешь? — раздался в темноте сердитый мужской, голос, и тотчас надвинулась на нее из проулка черная тень.

— Ой! — отшатнулась от окна перепуганная насмерть казачка и побежала прочь с резвостью дикой козы, поднятой с лежки охотником.

Степан был недоволен малой активностью Темболата и высказал ему это откровенно, но в то же время душу его пронизывала огромная светлая радость: он снова вместе со своим другом и учителем! Словно и не было двух лет разлуки, каторги и побега с нее в лютую сибирскую стужу. А как он добирался сюда сквозь бесчисленные рогатки сторожевых постов и казачьих разъездов! Хотел было податься сразу же во Владикавказ, чтобы через рабочего, адрес которого запомнил еще в томской тюрьме, разыскать друга-осетина, но на станции Прохладной поезд, на котором он ехал, оцепила полиция, и ему пришлось с риском для жизни оставить его и спрятаться в пакгаузе. Спасибо сторожу — сердобольной душе: не выдал властям предержащим. Несколько дней кормил-поил беглеца, а когда тревога улеглась, купил сапожный инструмент на базаре, и проводил в станицу Курскую, где живут казаки-украинцы, переселенцы из–под Киева, там, дескать, его никто не тронет. И подбивал бы беглый каторжник Степан Журко подметки к казачьим сапогам, если бы не стал проявлять к нему чрезмерное внимание (и не напрасно) атаманский сынок Иван Земцов. Пришлось уйти из станицы на осетинские хутора. «Туда наши казаки не больно охотно ездиють», — сказал ему на прощанье хозяин хаты, провожая темной ночыо в путь-дорогу.

За окошком послышался шум. Степан поднялся, приложив к бровям ладонь, вгляделся в темноту.

— Кто–то идет! — встревоженно повернулся к Темболату.

— Не бойся, это скорей всего богомаз из Стодеревской. Хозяйка говорила, что заходил днем, а я с тобой в это время в роще гулял, — успокоил Темболат.

Снаружи мелькнули костяшки пальцев, и оконное стекло задребезжало от легкого стука.

— Терем-теремок, кто в тереме живет? — раздалось веселое вслед за стуком.

Спустя минуту, гость, сопровождаемый хозяином, вошел в помещение. Взглянув на Степана, истово перекрестился на икону и обернулся к Темболату:

— Христос воскрес, господин учитель.

Темболат рассмеялся:

— Зря стараешься, Тихон Евсеевич. Знакомься: Степан Журко, мой товарищ по заключению, большевик.

— Тсс! — ночной визитер предостерегающе шевельнул указательным пальцем. — Не баси так. Я только что спугнул соглядатая.

Темболат со Степаном вопросительно посмотрели друг на друга.

— Девка какая–то заглядывала к вам в окно, — продолжал Тихон Евсеевич.

— Соседская Варька, наверное, — усмехнулся Темболат; — Любопытна до ужаса. Увидела вот этого красавца ну и...

— Не знаю, — пожал плечами богомаз. — А только вы поосторожнее, братцы мои, дабы не укатали нас с вами туда, куда уже и Макар не гоняет своих телят.

Он подошел к Степану; с видимым удовольствием пожал руку.

— Выходит, нашего полку прибыло? Весьма отрадно. О себе распространяться не буду, вот он обо мне знает больше, чем я сам. Зовут Тихоном. Малюю иконы стодеревским казакам.

— Вина хочешь? — обратился к нему Темболат, протягивая руку к стоящему на столе графину.

— Нет, — отмахнулся Тихон Евсеевич. — Я только что от Васи Картюхова. Напился с ним чихиря, аж в пузе булькотит. И черт его знает, с чего только терское казачество хмелеет и песни поет? В ихнем чихире одна лишь кислота уксусная. Уж по мне так лучше веселовская рачишка. Значит, вот какое дело... — он подсел к столу, прикрутил фитиль лампы, кинул внимательный взгляд на окно и, вынув из внутреннего кармана куртки свернутые рулончиком бумаги, протянул Темболату. — Я недавно из Грозного. Там состоялась конференция Терско-Дагестанского Союза РСДРП. О чем на ней говорилось, прочтешь в этих документах. Очень интересные. Ознакомишься и перешлешь кому надо в Святой крест. Собственно, из–за этого и пожаловал к тебе в гости.

Во все время разговора Степан исподволь разглядывал нового знакомого. Среднего роста, даже выше среднего. Сухопар. На вид лет тридцать пять. Глаза с лукавиной. Нос приличных размеров, про который обычно говорят: «на двоих рос». Руки жилистые, сильные. Таким рукам сподручнее держать слесарный молоток, нежели художническую кисть.