Терская коловерть. Книга первая. - [24]

Толпа повалила к месту развития более интересных событий.

К приставу, угодливо улыбаясь, подошел Неведов:

— Христос воскрес, Дмитрий Елизарович.

— Воистину, — поморщился офицер. — Что это вы здесь затеяли, сударь?

— Развлекаемся во славу господа нашего, прости мя, грешного, — перекрестился купец в сторону собора. — А этот господин все испортил. Крамольные речи завел при народе. Я так думаю, что он анархист какой–нибудь.

— Ты тоже хорош гусь, знаю тебя, — погрозил пальцем пристав. — С Дремовым да с Дубовских о политике толкуете. Вот уж я доберусь до вас, до политиканов.

— Дмитрий Елизарыч! Как на духу, никакой крамолы. За царя-батюшку готов хоть сейчас.

— Ладно, ладно, — отмахнулся от купца пристав, поворачиваясь к осетинам-казакам. — Господа, вы опаздываете на состязания.

— Ничего, мы успеем, — улыбнулся тот, у которого при разговоре кривились губы.

Пристав нахмурился:

— Не играйте с огнем, господин Бичерахов.

Криворотый джигит приложил ладонь к сердцу: — Олимпийские игры не проводятся без огня, ваше благородие. Мы ждем нашего друга, только и всего.

— Идите, идите, — махнул пристав перчаткой. — Мы с господином учителем тоже идем на вашу олимпиаду. Вы любите скачки, э... как вас по батюшке? — повернулся он к Темболату.

— Темболат Тохович, — наклонил голову учитель. — Я предпочитаю горячие шашлыки, господин капитан.

— Смотрите не обожгитесь, — дернул щекой пристав.

* * *

Эх, как славно! Деревянный, с выщипанным хвостом и облезлой гривой конь стремительно несется по кругу под гнусавое нытье шарманки. На коне — Ольга. Глаза у нее азартно блестят, щеки полыхают румянцем. Рядом с нею на таком же рысаке-обрубке мчится Дзерасса.

— Гони шибче! — кричит Ольга хозяину карусели, исполняющему старым рассохшимся голосом фривольную песенку:

Что боишься ласки,

милая моя?

Подними–ка глазки,

обними меня.

Сам певец давно уже вышел из того возраста, когда на мужчину «поднимают глазки» представительницы противоположного пола. Он сутул и угрюм и на выкрик Ольги не обращает никакого внимания. Зато из толпы зевак кто–то подает ядовитую реплику:

— Гля, братцы, казак в юбке! Зараз она джигитовать начнеть! Зажмуряйтесь, православные, а то ослепнете!

Ольга не обижается на озорника, лишь хочет запомнить его лицо, чтобы не остаться в долгу и отбрить его как следует на очередном кругу, но все лица в толпе сливаются от скорости в одну полосу.

Отчего ей так весело? От яркого солнца и свежего ветра? Или от колокольного перезвона? А может быть, оттого, что где–то здесь прогуливается с дядей Кондратом этот сероглазый парень в заячьей шапке? При мысли о нем в Ольгиной груди необъяснимо сладко ворохнулось сердце: колдун проклятый! Взглянул вчера на нее своими буркалами и перевернул душу. А ведь совсем недавно она была уверена, что любит Пашку Шпигунова, младшего сына казачьего писаря, Интересно, сможет Шпигун выбить шашку из рук папаки? Где ему! За косы девок хватать — это он мастер. Хотя, чего душой кривить, джигитует Пашка на коне ловко и лозу шашкой рубит — на загляденье. Надо бы пойти поглядеть на скачки. Может и Степан там...

Но тут перед ее глазами мелькнула между деревьями знакомая заячья шапка, «В рощу за каким–то лядом подался», — подумала девушка, с нетерпением ожидая, когда деревянный конь, описав круг, снова вынесет ее к южной стороне карусели. Ну так и есть! Идет Степан по аллее, а впереди него с палкой в руке — учитель приходской школы Темболат Тохович, тот самый, что говорил на новогоднем вечере, будто казаки образовались из беглых мужиков.

Конь описал еще один круг, и Ольга на этот раз увидела невероятное: их гость-мужик держал в объятиях учителя-осетина. Жгучее любопытство овладело ею, потеснив даже на время вспыхнувшее чувством этому таинственному чужаку. Она сегодня же, нет, сейчас выяснит, в чем дело. Откуда он учителя знает, если приехал в хутор из какой–то Белоруссии и в Моздоке никогда прежде не был?

Ольга едва дождалась, когда остановится карусель. Схватив Дзерассу за руку, бросилась к роще, но тех двоих и след простыл. Мимо по аллеям шли гуляющие парочки, прячась в кусты сирени, гонялись друг за другом мальчишки, куда–то брел, пошатываясь, пожилой казак в широкой, как грачиное гнездо, папахе. Заячьей шапки нигде не было видно.

* * *

Вечером хозяева и гости сидели за столом, ужинали. Данел то и дело поглядывал на дверь: не покажется ли на пороге загулявший кум.

— Никуда он не денется, — успокаивал его Кондрат, обсасывая куриную косточку. — Небось, подцепила какая–нибудь краля, ну и того... дело молодое. Придет. Не теперь, так утром.

— И вовсе он ни с какой не с кралей, — не выдержала сидящая напротив Ольга и покраснела до корней волос, словно «кралей» была она сама.

— Ты его что, видела? — встрепенулся Данел.

— Видела, — нахмурилась Ольга. — Он с учителем-осетинцем куда–то подался.

— Ты, наверно, спутала его с кем–нибудь, дочка, да быть мне жертвой за тебя, — криво усмехнулся Данел. — Степан никого не знает в Моздоке, никогда здесь не был.

— Не спутала. Вот она тоже видела, — упрямо возразила Ольга и показала локтем на Дзерассу.

Тогда из–под икон «святого угла» раздался угрюмый бас хозяина хаты: