Терроризм в российском освободительном движении - [72]

Кстати, в отместку за утверждение смертных приговоров Вайяну и Анри президент Франции С.Карно был убит анархистом Казерио. Громкие террористические акты были осуществлены также испанскими, итальянскими, американскими анархистами. Среди них были убийства премьер-министра Испании Кановаса (1897), австрийской императрицы Елизаветы (1899), короля Италии Умберто (1900), президентов США Гарфилда (1881) и Мак-Кинли (1901). Неоднозначную реакцию даже в самой анархистской среде вызвал взрыв бомбы в театре Лисео в Барселоне в 1893 г., в результате которого погибло 20 и было ранено 50 человек. Бомбу бросил анархист, ранее подвергавшийся пыткам.

Таким образом, российские анархисты оказались в известном смысле «наследниками» опыта западноевропейских и американских террористов анархистского толка. Как справедливо пишет В.В.Кривенький, «возрождение российского анархического движения произошло заграницей, в условиях эмиграции». Анархистские группы возникли в Швейцарии, Франции, Германии, Болгарии, США. Из них наибольшее значение имели «Группа русских анархистов-коммунистов за

границей» (Женева, 1900-1901), лидером которой был М.Э.Дайнов и возникшая там же в 1903 г. другая группа анархистов-коммунистов, взявшая себе название «Хлеб и воля» (лидер — Г.И.Гогелия) и выпускавшая одноименный печатный орган[504]. Многие лидеры возникших в России анархистских групп бывали заграницей, знакомились с литературой и деятельностью западноевропейских анархистов. Правда, в начале XX века анархистский терроризм в Европе практически сошел на нет. Так что «каналы» влияния международного анархизма на российский достаточно очевидны.

Огромное влияние на российских анархистов оказал один из его основоположников, «классик» мирового анархизма П.А.Кропоткин. Причем его влияние было не только опосредованным, через многочисленные печатные работы, но и личным — несмотря на немолодой возраст, он активно включился в практическую деятельность, принимал участие в различных съездах и конференциях, вел обширную переписку. Один из историков в начале века, говоря об «отцахоснователях» российского анархизма, остроумно заметил, что «Бакунин создал фанатический, а Кропоткин лирический анархизм. Спустя тридцать лет они еще царствуют над партией. Террористы придерживаются бакунистской традиции, теоретики следуют по большей части за Кропоткиным»[505].

Замечу, что Бакунин, кроме периода краткого, но бурного «романа» с Нечаевым, террористическими идеями не грешил. Он относился к терроризму «как методу революционной борьбы... настороженно», — резонно замечают современные исследователи анархизма[506]. «Политическая резня никогда не убивала партий, — писал Бакунин по поводу терроризма, — в особенности она оказывалась бессильной против привилегированных классов... Чтобы совершить радикальную революцию, нужно поэтому повести нападение на положение и на вещи, разрушить собственность и государство, а тогда не придется уничтожать людей и обрекать себя на неминуемую и неизбежную реакцию, без которой никогда не обходилось и не обойдется во всяком обществе массовое убийство людей»[507].

По поводу покушения Каракозова, осужденного Герценом на страницах «Колокола», Бакунин писал своему старому другу: «... ни за что в мире я не бросил бы в Каракозова камня... Ни в каком случае мы здесь не имеем право судить его, ничего не зная о нем, ни о причинах, побудивших его к известному поступку. Я так же, как и ты, не ожидаю ни малейшей пользы от цареубийства в России, готов даже согласиться, что оно положительно вредно, возбуждая в пользу царя временную реакцию, но не удивляюсь отнюдь, что не все разделяют это мнение, и что под тягостью настоящего, невыносимого, говорят, положения, нашелся человек менее философски развитой, но зато и более энергичный, чем мы, который подумал, что гордиев узел можно разрезать одним ударом. Несмотря на теоретический промах его, мы не можем отказать ему в своем уважении и должны признать его "нашим" перед гнусной толпой лакействующих царепоклонников»[508].

Таким образом, теоретически Бакунин был скорее противником индивидуального террора, хотя осудить террориста категорически отказывался. Для него это было невозможно с точки зрения революционной этики. Впрочем, несмотря на критику Бакуниным индивидуального террора, выводы из его учения, предполагавшего для начала разрушение старого мира, можно было делать весьма далеко идущие[509].

Что же касается Кропоткина, его отношение к терроризму, ставшему едва ли не главным средством достижения своих целей для считавших себя его последователями, по меньшей мере, неочевидно.

2. П.А.Кропоткин и проблема революционного терроризма

Определить отношение Кропоткина к терроризму непросто. С одной стороны, М.И.Гольдсмит справедливо писала, что «он был всегда крайне чувствителен ко всему, что походило на безответственный призыв к опасному делу: право призывать к революционным актам он признавал только за тем, кто сам совершает их; поэтому в революционной литературе нет ни одной его статьи о терроре»[510]. С другой — известный исследователь терроризма У.Лакер столь же справедливо зачислил Кропоткина в основатели одного из течений современного терроризма. «Другим главным центром террористической мысли, — пишет Лакер, — был ранний анархизм. Роль, которую могут сыграть несколько отчаянных людей, не удовлетворяющихся словами, убедительно показана в «Бунтовском духе» князя П.Кропоткина, впервые опубликованном в «Le Revolte» (Женева, 1880)