Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама) - [59]

взрывающего себя вместе с реальными или мнимыми врагами, — особый тип аскета. Это аскет, который воздерживается от земных благ и удовольствий, ожидая намного больших и приятнейших райских наград после смерти. При этом предвосхищаемые удовольствия рая облекаются в чувственные образы, которые зачастую трактуются вполне материалистически. Земная жизнь со всеми ее радостями сравнивается с потусторонней скорее по степени интенсивности позитивных чувственных переживаний и мыслится в тех же категориях времени, длительности, пространства и материальности, которые привычны для потустороннего мира. Таким образом, «сегодняшний» аскетизм обращается в «завтрашний» гедонизм. Этот этический стимул мотивации террориста-смертника носит вполне гедонистический характер, с той лишь поправкой, что это гедонизм, основанный на вере в метафизический мир посмертной жизни, дарующий возможность удовлетворения всех потребностей, поэтому этот гедонизм «отсроченный».

Неукоснительное следование Божественным предписаниям в этой жизни, с какими бы сложностями ни было сопряжено их исполнение, принесет истинно верующему в стократ большую награду, компенсирующую то, что он не получил или от чего сознательно отказался в земной жизни. И здесь сознание исламиста уходит от срединности учения ислама, освящающего все «легальные» удовольствия в этой жизни, т. е. освященные религиозным законом ислама. В условиях джихада все земные наслаждения есть искушения, которым подвергает Аллах людей, с тем чтобы испытать их преданность. Пройдя тест на испытание и проявив духовную стойкость и героизм, мусульманин приобретает все возможное для человека блаженство в вечности. Последняя воспринимается как бесконечная метаисторическая длительность. Девушка, которая хотела отомстить своему отцу, став шахидкой, так говорит о том, на что она надеялась после смерти: «Жизнь в райском саду гораздо важнее, чем жизнь в этой реальности. Мы не живем реальной жизнью. Мы просто прохожие. Реальная жизнь в райском саду. Все есть там. Все! Все, о чем мы думаем, есть в райском саду. Там есть еда, прекрасно приготовленная еда…»[273].

Земная половая любовь, преображенная райским светом, также является одним из компонентов «отсроченного гедонизма». Гурии[274], обещанные Кораном павшим на поле боя мужчинам-шохидаж в качестве райских супруг, могут стать достойной заменой отсутствия брачной жизни в глазах молодых смертников, не успевших вступить в брак и познать радости плотской любви в этой жизни. В связи с этим весьма симптоматичен один пример пропаганды мученических операций в Ираке. В трактате бывшего иракского офицера, а ныне одного из командиров повстанческого движения в Ираке шейха Абд аль-Азиз бен Мухаммада (Абу Усамы аль-Ираки), красочно описывающем превосходство райских гурий над земными женщинами, автор приводит ха-дис, переданный Анасом ибн Маликом, в котором говорится, что обитатель рая получит силу ста мужчин для соития со своими райскими женами-гуриями[275].

Таким образом, характеризуя религиозно-этическую основу мотивации исламистского терроризма смертников, следует сделать вывод о том, что для самого смертника мученическая операция воспринимается как религиозно легитимный и кратчайший способ обретения райских удовольствий, которые воображаются в крайне чувственных образах. А возвращение в рай для мусульманина означает личное спасение и обретение бессмертия. Таким образом, сотериологические интенции и духовные чаяния человеческой природы о преодолении смерти в сознании смертника сливаются с гедонистическими наклонностями, удовлетворение которых лишь откладывается, но не преодолевается в опыте духовной аскезы.

* * *

Современная мусульманская цивилизация характеризуется социально-экономической слабостью и политической разорванностью, а следовательно, явной потерей значимой роли в общемировых процессах при частичном разложении ее собственной социокультурной модели развития. При этом доминирующее влияние западной цивилизации, распространяющей ценностный релятивизм постмодерна наряду с новой системой этико-политических ценностей неолиберализма, диктующего стандарты социальной и политической жизни для других народов и реструктурирующего любые социальные отношения по типу товарно-денежных, воспринимается мусульманами во многих частях современного мира как опасная тенденция, угрожающая существованию исламского образа жизни как такового. Попытки глубокого внедрения принципов западного либерализма в общественно-политическую жизнь мусульманских народов и глобализации по-американски воспринимаются самими мусульманами как посягательство светской атеистической идеологии на сакральный фундамент собственной цивилизации, постепенное размывание ее основ.

Таков социокультурный фон, в границах которого происходит возрождение идеала мученика в исламе, взятого на вооружение религиозно-экстремистскими движениями регионального исламизма (Палестина, Северный Кавказ и др.) и глобального джихадизма (Аль-Каида, группировки, действующие в Ираке, Афганистане).

Феномен религиозно мотивированного экстремизма в мусульманских странах, основанного на возрожденном идеале мученической смерти (представленного в своей крайней форме в виде терроризма смертников), может быть понят более адекватно, если рассматривать его в контексте духовного протеста традиционного мусульманского общества против политики западного неолиберализма и глобализма, нивелирующего границы других культур. Такие формы ультраконсервативной реакции на модернизацию и вестернизации национального образа жизни свидетельствуют о высокой «плотности» и холизме традиционной культуры, основанной на исламских ценностях, тяготеющей к интеграции всех культурных элементов вокруг единого сакрального ядра. Таким образом, исламистский экстремизм в целом может оцениваться как побочный продукт возрождения исламской цивилизации (с конца 1970-х — начала 1980-х гг.), отстаивающей свои традиционные устои перед влиянием светских ценностей постхрпстианской культуры Запада или столкновения двух систем ценностей, претендующих на универсализм, — культуры консервативного мусульманского Востока и светского неолиберального Запада.