Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама) - [42]

способствующий зарождению терроризма смертников, наличие демократической политической системы у того государства, которое в действительности является или субъективно воспринимается террористами в качестве оккупационной силы. Поскольку авторитарные режимы гораздо менее склонны церемониться с повстанцами и менее чувствительны к потерям среди гражданского населения, именно демократии являются идеальной мишенью для выманивания уступок путем террористических атак на мирное население. Поэтому далеко не случайно, что во всех обществах, которые стали жертвами терроризма смертников, функционирует система парламентаризма и демократических выборов.

Здесь Пейп подходит ко второму важнейшему тезису, обобщающему выводы его многолетних исследований: стратегическая логика терроризма смертников нацелена на вынуждение современных демократических режимов сделать значительные уступки национальному самоопределению. В основном кампании терроризма смертников стремятся достичь специфических территориальных целей, чаще всего отзыва военных сил государством, которое служит в качестве мишени, с территорий, которые террористы считают своей родиной[197]. Причем, утверждается, что данная модель справедлива в отношении любой из кампаний терроризма смертников, проведенных в указанный период по всему миру, и даже Аль-Каида — не исключение.

А где же роль религиозных стимулов в процессе рекрутирования террористов-смертников? Неужели это явление совершенно не связано с религиозным подъемом в странах ислама и так называемым религиозным фундаментализмом? Пейп все же не забыл религиозный фактор, как может показаться на первый взгляд, однако он отводит ему гораздо более скромную роль в своей социологической модели терроризма смертников. Религиозным аспектам мотивации в террористическом акте смертника и восприятию последним своей миссии в качестве освященного религией самопожертвования Пейп отводит незначительное внимание.

Третьим фактором, побуждающим мятежников обратиться к методу атак террористов-смертников, по мнению ученого, становится само различие в исповедуемой религии между оккупированным и оккупирующим обществами. Преобладающая религия здесь расценивается как культурная граница, которая выявляется при конфликтогенной ситуации и способствует отчуждению обществ друг от друга. Этот фактор становится ведущим среди причин частой массовой поддержки местным населением («социальная логика» терроризма смертников), страдающим от оккупации, повстанческих групп, практикующих террористические атаки смертников. Религиозное различие подстегивает рост националистических настроений. Национализм, оккупация и конфессиональное различие создают социальную почву для восстания и массовой поддержки идеи самопожертвования.

Во всех основных регионах, где имели место кампании терроризма смертников, противостоящие общества различались не только по этнической или национальной принадлежности, но и по конфессиональному принципу. Перечислим примеры, специально рассмотренные Пейпом в его монографическом исследовании. В террористическую кампанию в Ливане 1980-х были вовлечены мусульмане-шииты против иудейского Израиля и христианских США и Франции; в Шри-Ланке в 1980-х и 1990-х — тамилы-индуисты против сингалов-буддистов, в Пенджабе 1990-х — сикхи против правительства индуистской Индии. Только в курдском случае конфессиональное различие отсутствовало, с чем Пейп связывает слабую поддержку терроризма смертников в Турции со стороны курдского населения[198].

Почему терроризм смертников только набирал популярность и увеличивал темпы роста с 1980-х годов XX века и какими политическими мерами возможно сдерживать его распространение — ответы на эти вопросы Пейп сформулировал в виде трех отдельных тезисов, продолжающих логику двух первых, ранее нами рассмотренных[199].

Согласно третьему тезису, терроризм смертников стал столь популярен среди экстремистов в силу своей высокой эффективности. Из тринадцати завершенных террористических кампаний из списка Пейпа семь коррелируют со значительными переменами в политике государства, ставшего объектом атак, в сторону удовлетворения главных политических целей террористов. В одном случае территориальные цели были полностью достигнуты (Хезболла против миротворческого контингента США и Франции в 1983 году в Ливане). В трех других достигнуты частично (Хезболла против присутствия Израиля в Ливане в 1983–1985 годах; Хамас против Израиля в Палестине в 1994 и 1994–1995 годах[200]). В одном случае правительство вступило в переговоры с террористами по поводу территориальной независимости («Тигры освобождения Тамил Илама» против правительства Шри-Ланки в 1993-1994-м и 2001 годах). И в одном случае ведущий лидер террористической организации был освобожден из тюрьмы (Хамас против Израиля, 1997)[201]. Это соответствует около 50 % успеха[202], что может считаться весьма значительным числом, если принять во внимание, что международное военное или экономическое давление, по статистике, успешно менее чем в трети из всех случаев[203]. Хотя во всех случаях террористы не достигли полностью своих целей, они приобрели гораздо большие достижения, прибегнув к атакам смертников, по сравнению с теми, что имели ранее. Явным исключением из этого ряда является только пример курдских повстанцев в Турции, которые ничего этим не добились.