Территория отсутствия - [29]

Не успела выйти из ванной, как в дверь позвонили. Хозяйка догадывалась кто и потому пошла открывать как есть: в банном халате, с тюрбаном из полотенца на голове.

— Почему не спрашиваешь, кто звонит? — в прихожую ввалился Елисеев с огромным букетом.

— По какому случаю цветочки?

— Примите в знак восхищения вашей находчивостью, сеньора! Сегодня вы себя превзошли, — она молча развернулась и направилась в комнату. — Здорово ты его приложила, Маня! Бедняга напугался до чертиков, поклялся завязать со звонками и вообще забыть обо всей этой истории, — гость плелся следом, волоча, как веник, проигнорированный «знак». — Хозяюшка, цветочки бы поставила куда-нибудь, а? Завянут ведь без воды, — Мария равнодушно сунула розы в пустую вазу. — Маш, ну не дуйся! Кто же знал, что этому дураку взбредет в башку изображать из себя мстителя? У артистов, конечно, мозги набекрень, но я не думал, что наш окажется тоже с приветом.

— Твой.

— Ладно, пусть мой. А согласись, ведь отлично сыграл! Будь я на месте этого Козела, тоже поверил бы, честно. И кровь, как настоящая, и камушек. Здорово, правда?

— Елисеев, я жду гостя. И сейчас мне, извини, не до тебя, тем более твоего ненормального друга. — Она вошла в ванную, включила фен, принялась деловито высушивать волосы.

— Я же не Егор, — просунул нос в дверную щель настырный гость. — Что ты мне-то пудришь мозги? Какой гость? Козел? Он знает, где живет Ольга, а где Мария — этому деятелю до фонаря. Ты бы, хозяйка, лучше перестала злиться, чайком напоила, пирожком угостила, рассказала что-нибудь интересное, а уж потом проводила бы за порог.

— Елисеев, тебе не кажется, что наши отношения начинают смахивать на наклонную доску, где все катится в одну сторону?

— Если в мою, то вы, сеньора, все равно в выигрыше, потому как остаетесь на высоте, — его ухмылка обезоруживала, отбивая охоту язвить.

Димкин выбор партнера оказался ошибкой, что доказывало елисеевский тактический промах, но их совместной стратегии, выстроенной на интуиции одной и информации другого, позавидовал бы любой штабист. Воспоминания бывшего помощника, когда-то начинающего молодого политика, откровения Тимофея Ивановича, догадки и прогнозы Марии, удивительным образом попадавшие в точку, — все тщательно пережевывалось, анализировалось, обдумывалось сотню раз. А на сто первый была сделана ставка на главное, что определяло тайную суть депутата — трусость. Смелый защитник интересов народа являлся банальным трусом и постоянно чего-то боялся. Опасение утратить влияние, боязнь попасть кому-то на острый язык, страх заболеть, панический ужас превратиться в неудачника — всем правила ксенофобия, направленная не на чужих вне себя, а на чужое в себе. Когда рухнуло под березу грузное тело, к этим страхам прибавился еще один, самый главный — за свою жизнь. Приветствие далекого монаха-трапписта «помни о смерти» спустя века влетело в подмосковный лесок и раздвоилось в паре мужчин, напророчив одному бесславную кончину, другому — память о ней. Память обернулась тягой к тому, кто подарил жизнь — немолодому чудаку, рискнувшему поиграть с огнем.

Но ни о чем подобном Марии говорить сейчас не хотелось. Она не испытывала ни удовольствия, ни раздражения — только желание завалиться в постель, чтобы дать себе до утра передышку. От старого друга, новых забот, необходимости вскакивать под будильник, трястись в переполненном вагоне метро — от всего, что сокращало жизнь, одаряя каждую последующую минуту надеждой на перемены и делая ее желаннее предыдущей.

— Ты с Вадимом Стерновым общаешься?

— Иногда.

— Передай ему коробку, пожалуйста, — увидев изумление на лице Елисеева, она улыбнулась. — Ничего личного, просто произошла ошибка.

— Вадим не из тех, кто ошибается. Но и я не из тех, кто сует нос в чужие дела. Считай, что твое поручение выполнено. Как насчет чайку?

Хозяйка открыла рот для ответа, и тут в дверь кто-то позвонил.

— Мань, ты правда кого-то ждешь?

— Нет.

— А кто звонит, соседка?

— Не думаю.

— Тогда кто это?

— Не знаю.

Звонок повторился. Звонили вежливо, но настойчиво, словно давая понять, что звонивший хоть и хуже татарина, но отступать не намерен.

— Стой здесь, — перешел вдруг на шепот Дмитрий. — Я сам открою. Если что, набирай по телефону 02.

— Зачем?

Бывалый москвич выразительно постучал по своей голове пятерней, бесшумно двинулся к двери и застыл, пялясь в глазок. Затем жестом подозвал хозяйку, потыкал пальцем в круглое отверстие для контроля, ткнул туда носом, шепнул.

— Это он, что ли, гость?

— Нет.

— Откройте, пожалуйста, Мария, — вежливо попросил невозмутимый голос. — Я вам хочу кое-что вернуть. Отниму минуту, не больше, — в глазке замаячил металлический стерженек с бороздками, зажатый между большим и указательным пальцами.

Она сдернула с вешалки сумку, пошарила внутри рукой — так и есть, ключа от рабочей каморки не было. Растяпа обреченно вздохнула.

— Черт бы побрал твоего кабатчика, открывай.

— Ага, моего, — подозрительно легко согласился старый друг, выполняя команду. — Только я в этом почему-то не уверен.

— И напрасно, только уверенный в себе человек может творить чудеса. А без чуда жизнь, что затхлая вода. Правда, Мария?