Территория Дозоров - [19]

– Ну вот, приехали, – сказал в столовой отец. – Думаю, что бо́льшую часть Гессена и по крайней мере половину Тюрингии немцы теперь потеряют. Хорошо если им удастся закрепиться на линии Цвикау, Эрфурт, Марбург и Дюссельдорф. Причем каждый раз, заметим, один и тот же сценарий: сначала – требования, которые невозможно принять, потом – якобы стихийный протест, собирающий многотысячную толпу, далее – столкновения с полицией, жертвы, и как результат – помощь «народного исламского ополчения».

– Снова хлынут беженцы, – вздохнула мать.

– Думаю, что миллиона два-три немцев Россия еще сможет принять.

– И куда мы их денем?

– Сибирь – большая.

– Но войны, надеюсь, не будет?

– Чтобы воевать с Россией, у Халифата недостаточно сил. Это все-таки не кукольный бундесвер и не мифические силы НАТО, которые при первой же серьезной угрозе растаяли без следа. Нет, по крайней лет десять у нас еще есть.

То же самое подтвердила Анжела.

Похлопав в ладоши, чтобы привлечь внимание группы, она сказала, что только что связывалась с Москвой, там считают, что никакой опасности данные инциденты для туристических маршрутов не представляют. Волноваться не надо. Мы идем по обычному графику.

– Тем более что осталось нам всего ничего…

Правда, вынырнувший из-за ее спины экскурсовод Али сообщил, что программа сегодняшних осмотров немного меняется. Сначала мы посетим Баварский национальный музей, а затем побываем в европейском квартале на выставке народных ремесел. – Там вы сможете приобрести сувениры. А заодно, – скромно добавил Али, – своими глазами увидите, как живут местные жители – сможете убедиться, что все сообщения англо-немецкой прессы о якобы имеющихся притеснениях европейцев являются наглой ложью.

– А как же Восточный базар? – спросил розовощекий крепыш.

– А на Восточном базаре мы побываем завтра, по дороге в аэропорт. Для этого отбытие из гостиницы произойдет на час раньше. Прошу пометить это в своем расписании.

Мать как-то странно глянула на отца. Тот чуть кивнул, а потом взял чашку и направился будто бы за добавкой кофе. Однако по дороге поставил чашку на край стола, а сам обратился к экскурсоводу с каким-то вопросом.

У того на секунду окаменело лицо. Затем Али улыбнулся, и они оба выскользнули на улицу.

Вернулся отец буквально через пару минут и, отвечая на тревожный взгляд матери, негромко сказал:

– Все в порядке.

– Сколько ты ему заплатил?

– Сто динаров.

– Как-то дороговато.

– Ну, знаешь, в данном случае лучше переплатить. – И он снова выбрался из-за стола. – Ах да!.. Я же собирался налить себе кофе…

* * *

Торговые ряды в европейском квартале тянулись, вероятно, на километр. Во всяком случае, конца их не было видно. Чего тут только не продавали: и фарфоровые статуэтки, и сервизы разнообразных цветов, и часы – от обычных, наручных, до громадных напольных в футлярах из красного дерева, и поношенную одежду, и банки рыбных консервов, и слесарные инструменты, и картины, принадлежащие кисти якобы известных художников. Но удивительнее всего было то, что в окнах обшарпанных пятиэтажек, высящихся за рядами, торчало по шесть, восемь, десять, даже по пятнадцать детей, с любопытством взирающих на непрекращающуюся торговлю.

Розовощекий крепыш, оказавшийся в эту минуту рядом, объяснил, что после исламизации города все европейцы были выселены на окраины, в каждой квартире теперь живут по несколько разных семей. Также он объяснил, что европейцам нельзя иметь сотовых телефонов, планшетов, пользоваться Интернетом (его в этих кварталах попросту нет), приобретать легковые машины и вообще покидать гетто, кроме как по служебной необходимости. Тех, кто работает в центре города, отвозят туда на специальных автобусах, а после смены на таких же автобусах отправляют под охраной домой. Телевизоры в гетто, правда, не запрещены, но транслируется лишь один канал, вещающий исключительно на арабском.

Ярик к нему не очень прислушивался – от множества лиц, от нескончаемой толкотни, от глухого шума, создаваемого тысячью голосов, у него слегка плыла голова. К тому же он боялся отстать от родителей, которые вели себя очень странно: ни к чему не присматривались, нигде ничего не приобретали – протискивались вперед, иногда, наклоняясь, о чем-то тихо спрашивали продавцов, получали ответ, опять протискивались вперед. Мать время от времени оборачивались и подтаскивала Ярика за собой:

– Не отставай!

Он уже догадывался, в чем дело. У Иоганна Карловича остался в Мюнхене брат, который не успел вырваться из хаоса хиджры. Жил он, видимо, где в этом квартале, и теперь отец с матерью пытались его отыскать. Он также догадывался, что отец дал денег экскурсоводу, чтобы тот привез их группу именно в этот район.

Но разве в такой толчее можно кого-то найти?

Тем не менее от очередного лотка, где были аккуратно разложены вилки, ложки, ножи, отец обернулся и сделал им с матерью знак рукой.

Странная, будто из серебра, музыка слышалась впереди, и когда они осторожно протолкались туда, Ярик увидел высокого старика в черном костюме, совершенно седого, с лицом, собранным в складки деревянных морщин. Старик крутил ручку черного ящика, поставленного на треногу, и оттуда выкатывались эти странные звуки, похожие на капель серебряного дождя.