Тьерри Анри. Одинокий на вершине - [111]

И более того, многие ответили: «Да».

В тот вечер, когда Франция сыграла вничью 1:1 с Ирландией, тысячи людей стекались на Елисейские Поля, чтобы отпраздновать победу своей команды, заслужившей право участвовать в одном из самых грандиозных футбольных шоу на земле. Они были французами, но чествовали они отнюдь не сборную Франции: в центре внимания находилась команда Алжира, доказавшая свое право играть в мировом чемпионате-2010 за несколько часов до этого. Они приехали со всех окраин на машинах, на трамваях и поездах. Самое известное авеню в мире пестрело зелено-белыми флагами с красной звездой и полумесяцем. Их отцы, возможно, присутствовали здесь 12 июля 1998 года, когда на Триумфальную арку проецировали фотографию Зинедина Зидана. Но это тогда; то, что творилось сейчас, было другим. Около 11 вечера, когда парижское метро все еще извергало из своих недр сбитых с толку французских и ирландских болельщиков, возвращавшихся со «Стад де Франс», один мой друг, репортер радио «Монте-Карло», оказался в эпицентре беспорядков. Буйные алжирские фанаты, нога очень немногих из них касалась земли их предков, начали жечь машины и разбивать витрины дорогих магазинов. Вызвали полицию. Стражей порядка забросали камнями и другими предметами. В результате несколько человек ранило, некоторых серьезно. Все это безобразие продолжалось далеко за полночь и практически не освещалось во французской прессе.

Что можно было сказать? Это не являлось праздником, но было демонстрацией. Демонстрацией трещины во французском обществе, где миллионы остаются без внимания, потому что живут вне городских стен, как варвары перед воротами империи, скульпторы, живущие в убожестве перед стенами Горменгаста[109], искусные, предположительно опасные, до которых никому нет никакого дела. Тьерри Анри родился в этом мире, но ему удалось из него вырваться благодаря футболу. В болезненной синхронности его стыдили в ту же ночь, когда часть пригородов ликовала из-за победы команды, которая представляла все что угодно, но только не Францию. Вы могли бы провести аналогию с ирландскими, шотландскими и валлийскими болельщиками, встающими на сторону любой команды, играющей с Англией, за исключением того, что «алжирцы», громящие в ту ночь престижные кварталы, вели себя так не из-за груза колониальной истории на своих плечах, но являлись следствием самого конкретного настоящего, сделанного в равной степени из взаимного непонимания и маргинализации. Французская сборная едва балансировала на вершине этой пирамиды взаимного непонимания, когда слово «национальный» осязаемо превратилось из прилагательного, синонима к слову единство, в большой вопросительный знак. Двойная игра рукой Анри не просто стала причиной возникновения полемики, чей подтекст был непонятен за пределами Франции. Это также явилось первым шагом к нарушению фальшивого равновесия, предвестником «автобуса позора» в Найсне, дрожью перед жутким крахом.

Сам Анри чувствовал себя более чем одиноким: брошенным. Покинутым теми самыми людьми, которые благодаря ему поедут в Южную Африку следующим летом. По его словам, если бы не поддержка его семьи в это время, он ушел бы из спорта там и тогда. Тьерри думал тогда не о своих товарищах по команде и не о тренере: первые сочувствовали его затруднительному положению, а последний сказал журналистам, что он настолько расстроен обливанием грязью своего нападающего, что «не спит уже второй день». Анри думал в первую очередь о тех людях, которые управляли федерацией, в первую очередь о вице-президенте Ноэле Ле Гре, с кем он говорил в течение получаса по телефону после игры. Ле Гре отрицал, что капитана французской сборной скормили волкам. К такому заявлению, быть может, отнеслись бы более серьезно, если бы официальное лицо не заявило об этом из французской Вест-Индии, куда оно отправилось на отдых незамедлительно после матча. Анри разрывался между самооправданием («мяч ударился о мою руку… судья не свистнул») и виной («я не должен был этого [праздновать гол Галласа] делать, но, честно говоря, это уже не поддавалось контролю… после всего, что мы пережили… что да, я об этом сожалею»). Наконец 20 ноября через своего адвоката Стюарта Петерса, бывшего сотрудника SEM (Агентство Sports Entertainment Marketing Ltd), который был его консультантом по юридическим вопросам более десяти лет, Анри опубликовал следующее заявление:

Я уже говорил тогда и скажу еще раз – да, я тронул мяч рукой. Я не жулик и никогда им не был. У футболиста нет роскоши телевизионных возможностей, когда можно замедлить действие в 100 раз, чтобы удостовериться в правильности выбранного сознательного решения.

Люди смотрят замедленную съемку того, что произошло, но не то, с чем я или любой другой игрок на поле сталкивается во время игры. Если бы люди посмотрели на это с реальной скоростью, то они увидели бы, что это была инстинктивная реакция. Здесь невозможно придумать что-то еще. Я никогда не отрицал, что мяч был управляем моей рукой. Я сказал это ирландским игрокам, судье и средствам массовой информации после игры.

Естественно, меня смущает то, как мы выиграли, и мне искренне очень жаль ирландскую команду, которая определенно заслуживает того, чтобы играть в Южной Африке. Вне всякого сомнения, самым справедливым решением было бы переиграть матч, но это находится вне сферы моего влияния.