Терракотовые дни - [10]

— Я играю только за себя, — сказал будто отрезал Бойко.

— Вы бы к нам, что ли, зашли. Хозяйка-то моя на стол накроет, может и чекушку выставит, чтоб мы, значит, помянули старые времена.

— Спасибо, но твоя жена вряд ли будет рада меня видеть. Да у вас там, наверное, тесно. Как там дочь с внуками?..

— Ваша правда, Владимир Андреич. Зять-то в армии… В Красной… Вот дочь-то и съехала. А хозяйка говорит, мол, иди к немцам полицаем. Глядишь, немцы дочь не тронут.

— Вернутся Советы — они тебя тронут.

— Я старый. Меня не так жалко.

Разговор не склеился. Зотов помялся, ссыпал семечки из ладони обратно в таз, вернул винтовку на плечо, уже возле двери остановился:

— Может хоть отсыпать вам папирос?

— Не надо — я бросаю.

* * *

Через город вели пленных.

Немцы могли бы пустить колонну в обход города, но отчего-то этого не сделали. То ли не захотели загружать пленными стратегический мост через реку Реберду, то ли решили лишний раз похвастать своей победой.

И действительно — гнали долго, часа полтора, в колонну по четыре.

— Откуда, откуда, откуда?.. — шумело в толпе.

И будто перекличка звучало:

— Харцизск…

— Мариуполь…

— Варваровка…

Громом грянуло:

— Таганрог!

Пока колонна тянулась через город, безоблачное небо успело затянуться тучами, стал накрапывать мелкий дождик.

А они все шли и шли.

Сколько их там было? Тысяч пять — не меньше.

Вдруг Марья, дочь бабки Салтычихи встрепенулась, подбежала, дернула немецкого офицера за рукав кителя, показывая на кого-то в колонне.

— Пане коменданте! Та це мій чоловік!

Гауптман не понял ни слова, но на всякий случай улыбнулся.

Марья сдернула тяжелый платок, волосы каскадом рухнули на плечи. Размахивая платком, ввернулась в колонну пленных, подбежала к одному.

— Ах ти вражий сину! Я ж тобі казала — не треба тобі йти на ту війну!

Била его здорово, зло, с размахом. Тот закрывался руками и отступал перед ее напором. Отступал прочь из колонны.

Немецкие солдаты смеялись громко и неприлично.

Пленные улыбались, но шагу не сбавляли.

— Везет же дураку, — шептали они.

И были они правы. Может быть, тот пленный и не был дураком, но повезло ему безосновательно и иррационально.

Все соседи знали, что Марья замужем. Мало кто из них не знал и того, что на своего мужа, Ваньку Плотникова, она успела получить похоронку еще в те времена, когда почта работала.

И похоронка не врала — лег Ванька в землю где-то под Фастовом.

Ну и что с того?..

А ничего…

Глядела молодая вдова на ряды пленных и думала — ее мужа убили, этих ведут неведомо куда, непонятно зачем. Этак скоро мужиков и не останется.

И вот, что странно, — ее обман остался не открыт.

Соседи знали, но молчали.

Новоявленный Ванька Плотников оказался молчаливым и непьющим.

Два года под немцами прожили Иван да Марья ладно. Может быть, даже счастливо. Настолько счастливо, насколько возможно жить рядом с человеком, коему ты обязан жизнью.

Детки пошли. Через одиннадцать месяцев родила она ему мальчика, Колю, а когда Красная Армия в город вошла, была Мария брюхата двойней.

Даже особист, который шел в эшелоне наступающей Красной Армии, сделал вид, что ничего не заметил, что похоронка была просто ошибкой.

Конечно же, Иван опять ушел на войну, и опять Марья, провожая своего мужа на фронт, рыдала.

А скоро погнали иных пленных, в сторону иную.

Соседи были уверены, что она останется вдовой второй раз, но нет. То ли некуда было больше возвращаться Ваньке, то ли, действительно, это была любовь.

Хоть это к нашему повествованию не относится, я скажу: в один день затянувшейся весны он вернулся назад.

В Миронов.

К Марье.

Визит Колесника

На этот раз гость был бесшумен — у дома Бойко он появился уже после заката, вырос будто из-под земли. Никто не видел, чтоб он шел по улице, — не зарычала ни одна собака, не было слышно шагов.

На мгновенье остановился у порога, осмотрелся и прошмыгнул вовнутрь.

Прошел через весь дом так, что не скрипнула ни одна половица. Этот посетитель был обут не в тяжелые сапоги, а в новенькие лакированные туфли.

Бойко все же почувствовал его — изменилась акустика комнаты, тишина поменяла свою форму.

Хозяин дома напрягся, но не обернулся.

Гость, чтоб обозначить свое присутствие тихо откашлялся. Бойко остался неподвижен.

— Я бы постучал к тебе в дверь, будь она у этого дома, — заговорил вошедший. — Видимо, мир вовсе слетел с петель, если гражданин оперуполномоченный сел спиной к двери…

— Проходи, Колесник… — ответил Бойко, так и не повернувшись. — Я бы предложил тебе присесть, но в этом доме нет стульев, ни зеркал, ни дверей, которые могли бы слететь с петель… Честно говоря, я думал, что ко мне никто не зайдет в гости. И уж, конечно, не ожидал, что зайдешь ты.

— А я зашел…

— Вижу… А зачем?

— Я тебе дачку принес…

Колесник положил на стол пакет, завернутый в грубую бумагу. Развернул его. Там был кусок хлеба, сало расфасованное в аккуратные брикеты.

Бойко хватило одного взгляда.

— Сало немецкое… Значит краденое. Ты смотри — за такое… У немцев Сибири нет. Потому они сразу к стенке ставят.

— Ах да, хорошо, что напомнил, — Колесник порылся в карманах и бросил на стол пару головок чеснока. — Вот и отечественный продукт. Угощайся.

Бойко колебался недолго. Собственно, Колеснику показалось, что тот не задумывался вовсе. Но нет, какие-то мысли промелькнули, да голод все равно оказался сильней. Из кармана Бойко достал ложку, собираясь покромсать хлеб, но Колесник оказался проворней.