Тернии - [65]

— Что же, свою межпланетную интрижку он получил. А мы остались в дураках. — Лона встала со стула и прошлась по комнате. Оказавшись у подоконника, где стоял в горшочке подаренный когда-то Беррису кактус, она рассеянно провела пальцем вдоль иголок. Беррис, похоже, только сейчас обратил внимание на кактус и явно повеселел.

— Миннер, — произнесла Лона, — ты знаешь, зачем ему все это понадобилось?

— Чтобы раздуть шумиху и заработать на нас кучу денег. Он подбирает использованные и выброшенные на свалку человеческие особи, ненадолго вдыхает в них жизнь, демонстрирует миру и…

— Нет. У Чока и без того полно денег. Прибыль его не волнует.

— В чем тогда дело?

— Мне все объяснил один имбецил. Меланжио — человек-календарь. Может, ты видел его по телевизору; Чок использовал его в каком-то своем шоу.

— Нет, не видел.

— Я встретила его у Чока. От идиотов иногда можно узнать такое… Он сказал, что Чок питается эмоциями: страхом, болью, завистью, горем. Чок режиссирует ситуации, которые может таким образом использовать к своей выгоде. Сводит вместе двух людей, которые настолько потрепаны жизнью, что уже неспособны позволить счастью взять верх, и наблюдает за тем, как они мучаются. И наливается энергией. Высасывает кровь.

— Даже на большом расстоянии? — вскинул голову Беррис. — Когда мы были на Луне? Или на Титане?

— Каждый раз, когда мы ссорились. Помнишь, потом наваливалась кошмарная усталость? Как будто из нас действительно высосали кровь. Как будто мы превращались в столетних развалин?

— Да!

— Это был Чок, — произнесла Лона. — Мы мучались, а он наливался жиром. Он с самого начала понимал, что мы возненавидим друг друга. Это-то ему и было надо. Не слышал никогда о вампирах, которые питаются эмоциями?

— Значит, все обещания — ложь, — прошептал Беррис, — а мы были просто марионетками. Если все это правда.

— Истинная правда.

— Потому что так сказал какой-то имбецил?

— Миннер, это очень мудрый имбецил. Сам подумай; вспомни все, что Чок когда-либо говорил тебе; вспомни все, что произошло. Почему где-то рядом все время маячила Элиза, готовая броситься тебе на шею? Тебе не кажется, что это было сделано специально, чтобы взбесить меня? Нас привязывала друг к другу наша… инаковость, наша ненависть. И Чоку это очень нравилось.

Долгое мгновение Беррис молча смотрел на нее.

Потом, ни слова не говоря, поднялся, отпер дверь и вышел на площадку. Послышалась какая-то возня. Лона не видела, в чем дело, пока Беррис не появился в дверях с извивающимся, пытающимся высвободиться Аудадом.

— Так я и думал, что ты где-нибудь здесь, — произнес Беррис. — Входи, не стесняйся. Мы хотели бы с тобой немного побеседовать.

— Миннер, не бей его, — попросила Лона. — Он только исполнитель.

— Но он может ответить на некоторые вопросы. Правда, Барт?

Аудад нервно облизал губы, глаза его забегали.

Беррис ударил его.

Кулак взметнулся и обрушился, подобно молнии. Ни Лона ни сам Аудад не заметили движения, но подручный Чока отлетел назад и тяжело врезался в стену. Беррис не дал ему даже руки поднять — удары посыпались один за другим. В конце концов Аудад обмяк бесформенным комом; по лицу его струилась кровь, но глаза оставались открыты.

— А вот теперь, — сказал Беррис, — расскажи-ка нам о Дункане Чоке.

Через какое-то время они вышли из ее комнатки, оставив Аудада мирно посапывать на кровати. На подъездной рампе стояла машина, в которой он прибыл. Беррис завел мотор, и они устремились к штаб-квартире Чока.

— Мы все время ошибались, — говорил Беррис, — мы пытались опять сделаться такими, как когда-то. Но наше естество навсегда с нами. Я — изувеченный астронавт. Ты — мать ста детей. Бесполезно от этого бежать.

— Даже если бы от этого можно было бежать.

— Даже если бы было можно. Допустим, когда-нибудь мне дадут новое тело, и что? Я потеряю то, что есть у меня сейчас, и не приобрету ничего. Я потеряю себя. Ты, может, когда-нибудь и добьешься, чтобы тебе отдали двух детей; а остальные девяносто восемь? Что сделано — то сделано. Твое естество поглотило тебя, а мое — меня. Я не слишком туманно?

— Миннер, ты хочешь сказать, что мы должны не ныть, а просто жить такими, какие мы есть?

— Да-да. Именно так. Хватит бегства от себя. Хватит мрачных размышлений. Хватит ненависти.

— Но мир… нормальные люди…

— Мы против всех. Они хотят сожрать нас. Засунуть в «Величайшее шоу уродов». Лона, мы должны сопротивляться!

Машина затормозила перед невысоким зданием без окон. И оказалось: да, Чок примет вас, подождите, пожалуйста, в приемной. Они принялись ждать. Они сидели бок о бок, почти не смотря друг на друга. В руках у Лоны был кактус в горшочке — единственное, что она забрала из своей комнатки в «Мартлет-Тауэрз». Им предлагалось отдохнуть.

— Обрати страдание вспять, — тихо произнес Беррис. — Это наше единственное оружие.

— Чок готов принять вас, — объявил, неожиданно возникнув, Леонт д’Амор.

Вверх по хрустальным скобам. К гигантской фигуре на троне.

— Лона? Беррис? Снова вместе? — спросил Чок. Он расхохотался и шлепнул себя по животу. Захлопал ладошами по колоннообразным ляжкам.

— Ты неплохо подкрепился за наш счет, а, Чок? — спросил Беррис.