Тереза - [96]

«Казимир!» — крикнула она. Однако он и не подумал обернуться и быстро продолжал удаляться. «Казимир Тобиш!» — крикнула она опять. Он остановился, обернулся, потом подошел к Терезе и заглянул ей в лицо. Она улыбнулась, хотя теперь он выглядел совсем по-другому: старше, чем был на самом деле, лоб испещрен морщинами и еще более глубокие морщины у рта. Наконец-то он узнал ее.

— Кого я вижу! — воскликнул Казимир. — Да ведь это… ведь это… Ведь это ее высочество, принцесса!

Она улыбнулась. Так вот что вспомнилось ему в первую минуту, спустя двадцать лет: как он тогда поначалу валял дурака, делая вид, будто принимает ее за принцессу или эрцгерцогиню! Ну что ж, значит, она все-таки меньше изменилась, чем думала. Тереза кивнула как бы в знак согласия, не переставая улыбаться, и сказала:

— Да, это я, Тереза.

— Вот это сюрприз так сюрприз! — сказал он и протянул ей руку. Она бы узнала своего бывшего возлюбленного по одному лишь жесткому пожатию его костлявых пальцев. — Да откуда ты здесь взялась?

— Случайно. Я смотрела представление и увидела тебя. — Она умолкла.

— И узнала меня?

— Само собой разумеется. Ведь ты почти не изменился.

— Честно говоря, и ты не особенно. — Он взял ее за подбородок и уставился ей в лицо остекленевшими глазами. От него пахло подкисшим пивом. — Значит, это действительно ты. Нет, что мы с тобой когда-нибудь встретимся… Как тебе жилось все это время, Тереза?

Она все еще чувствовала застывшую на губах улыбку и никак не могла перестать улыбаться, хотя это уже ничего не значило.

— Не так-то просто рассказать, как мне жилось.

— Что правда, то правда, — согласился он. — Ведь мы с тобой не виделись целую вечность.

Она кивнула:

— Почти двадцать лет.

— Да уж, много воды утекло за двадцать-то лет. Ты, конечно, замужем… А дети есть?

— Сын.

— Вот оно что. А у меня четверо.

— Четверо?

— Да, два мальчика и две девочки. Может, пройдемся немного? А то стоя-то подмерзаешь.

Она кивнула. И только тут почувствовала, что ноги у нее совсем заледенели.

— А где твой спутник? — спросил он и тут же оборвал себя. Она недоуменно взглянула на него. — Ну не одна же ты сидела в зрительном зале? Наверное, с мужем?

— Нет. Мой муж, к сожалению, умер. Уже давно. Я пришла сюда со знакомыми, но им пришлось уйти раньше.

— Не слишком вежливые у тебя знакомые. Тогда, может быть, я провожу тебя до ближайшей трамвайной остановки?

Они пошли вниз по улице, Тереза Фабиани и Казимир Тобиш, как ходили по улицам вверх и вниз двадцать лет назад, а рассказывать друг другу им было почти нечего.

— Но это и впрямь сюрприз, — опять завел Казимир. — Значит, ты теперь замужняя дама, а вернее, вдова?

И она заметила, как он бросил оценивающий взгляд на ее пальто. Взгляд этот слегка потускнел, когда опустился ниже и остановился на ее туфлях. Она быстро сказала:

— А я и не знала, что ты умеешь играть на виолончели.

— Да ну тебя.

— Но ведь в прежние времена ты был художником?

— И художником, и музыкантом. Я и сейчас все еще работаю кистью, только больше малярной, если сказать правду. Приходится подрабатывать.

— Легко себе представить — с четырьмя-то детьми, наверно, нелегко приходится.

— Двое уже взрослые. Старший работает помощником зубного техника.

— Сколько же ему лет?

— В этом месяце будет двадцать два.

— Что?

Они уже стояли на трамвайной остановке.

— Двадцать два? Значит, ты был уже женат, когда мы познакомились. — Она звонко расхохоталась.

— Ох ты! — поперхнулся он и тоже рассмеялся. — Боюсь, я сболтнул лишнего.

— Ничего страшного, — ответила она. И в самом деле, его слова почти не задели ее. Просто ей подумалось: стало быть, тогда у него уже были жена и ребенок. Потому-то, видимо, и сбежал, и не своим именем назвался. Ибо теперь ей стало совершенно ясно, что «Казимир Тобиш» никогда не было его настоящим именем. Как же его звали, этого человека? Кем он, в сущности, был, этот человек, рядом с которым она только что шла и от которого у нее был сын, лежавший теперь в тюремной больнице… А она еще хотела их познакомить. Конечно, она могла бы и спросить, как его зовут по-настоящему, и он, вероятно, даже сказал бы ей правду, но ей было в высшей степени наплевать, как его зовут и кто он по профессии — художник, виолончелист или маляр, четверо у него детей или десяток. Во всяком случае, он был глупец и бедолага, и даже этого он не понимал. Так что ее положение в известной степени лучше.

— А вот и трамвай как раз идет, — заметил он с явным облегчением.

— Да, идет трамвай, — весело повторила она.

Но тут ее вдруг пронзило сожаление, что свидание закончилось и что Казимир Тобиш — или как его там зовут — вновь исчезнет для нее среди других безымянных, и теперь уже навсегда. Трамвай остановился, но она не вошла в него, хотя он взглядом приглашал ее это сделать. И сказала:

— Знаешь, мне бы хотелось подольше с тобой побеседовать. Не хочешь ли при случае меня навестить?

Он удивленно уставился на нее. О, он совсем не давал себе труда притвориться. В его взгляде ясно читалось: навестить? Да на кой ляд? Как женщина ты меня больше не интересуешь, и на твое шикарное пальто я не клюну. Но по-видимому, все же заметил в ее глазах сдержанный страх и поэтому вежливо ответил: «Охотно. С твоего позволения…» Она дала ему свой адрес.