Терешкова летит на Марс - [2]

Иногда он выволакивал себя обратно на снежно-простудные дворы, снова — в маршрутные «газели», в которых лишние люди стояли скорбно, как висельники. Он объезжал студенческих друзей — немногих оставшихся. Они вместе учились в местном педе, на СГФ — социально-гуманитарном факультете, и часто случайные знакомые спрашивали их не без иронии:

— А чему там учат?

Так было пять лет назад, так было теперь. Ответить внятно Павел не мог все эти годы. И ему все чаще казалось, что это позор — иметь такое образование — никакое; это как твердая синяя корка от диплома — без вкладышей. Красивые водяные знаки на внутренней стороне, важно все так. Гербы. Но ничего не написано.

С друзьями было не веселее, чем одному: когда вымыты рекой времен все темы, остается только молча глотать пиво — в тишине, нарушаемой лишь моторчиком холодильника…

Паша приходил к Игорю, например. Игорь — нелепый, толстый, да и просто некрасивый, с близко сидящими глазами, — пребывал в перманентном если не восторге, то воодушевлении, шумно радовался встрече, воровато — родители дома — тащил в свою комнату бутылки псевдо-«Гинесса», черные и гладкие, будто только что рожденные неизвестно кем. Горький печеночный раствор.

Игорь считал себя писателем. К несчастью, кажется, всерьез. Его уж откровенно беспомощные рассказы, — автор упорно оставался верен стилю «фэнтези», — не брали порой даже в местной «молодежке» (редактор которой, здоровый усатый мужик, на фото даже и брутальный, писал в своей колонке: «Ура! Наконец-то выпал снег! Утром у меня замерзли ушки». Буэ). Однако Игорь не страдал и не комплексовал, а марал и марал бумагу, пер, как слепой бульдозер, через все преграды, поперек здравого смысла. Когда им было по семнадцать и скучной лекции посредь Игорь двигал ему, Павлу, кривенький листочек с очередной «нетленкой», это еще можно было с иронией принять. Когда им двадцать третий год, и один на полном серьезе читает другому бредни новые, которые никак (по крайней мере, к лучшему) не изменились, и те же в них, простите, киборги…

— Что нового? — с энтузиазмом вопрошал Игорь, после того как они конспиративно выпивали принесенное. Господи, ну что могло случиться за несколько безвоздушных дней.

Уходил Павел с кислым послевкусием «Гинесса», разбитый еще больше против домашнего, зная: от безысходности притащится снова и снова.

Так кончался декабрь.

Когда на носу оказался Новый год и по обыкновению забурлили торговые центры etc, Паша даже повеселел, объявив, что праздновать не будет, а завалится спать. И это так понятно. О, благородный траур. Но в сам день 31-го, перенасыщенный кухонным паром, Павел довольно глупо дал себя уговорить. Данила собирался к каким-то своим «ролевикам», брал с собой Игоря, они на пару дожали и Павла. И тот мрачно собирался, пока родители скандалили и загружали салатницы, а по телику менялись две новостные картинки: негодующий Лукашенко и небоскреб «Газпрома». В этом здании все выдавало начало 90-х: и явная бедность архитектурной мысли, и впечатление сырого цемента по боковинам. Гладиолус-урод. Паша ведь немного занимался архитектурой. И если бы… Если бы. Нельзя еще и это вспоминать. Давлением сплющит мозг и вышибет слезы. Доходило уж восемь часов, и надо было поспешить, чтобы успеть к этим чертовым даниловским дружкам…

Чертовы дружки являли собой крайне разнородную толпу, в которой знакома друг с другом едва ли половина. Скованные девушки с трудом договаривались, как готовить салаты на кухне. Скованные парни предпочитали со значением молчать, отхлебывая кто что и делая вид, что ничего интереснее всей этой телевизионной оргии в жизни не видели. Игорь же всячески старался всех расшевелить и вел себя, как скоморох. Видимо, он и правда не въезжал, что косятся на него с откровенной неприязнью.

— Есть у меня знакомый, — рассказывал, например, он. — Ну реально кризисный какой-то весь чувак. И вот он встречал Новый год один. И че-то так ему было паршиво, что, когда било двенадцать, он встал на подоконник (ну еще чего-то подложил, наверное) и высунул хрен в форточку. Типа — на, наступающий год!..

Молчание. Все упорно рассматривали взрыв маленьких искусственных кудряшек у Аллы Борисовны.

— …На улице в этот момент все равно никого не было. Двенадцать же. Так что кого шокировать, — упавшим голосом добавлял Игорь.

— Он себе ничего не отморозил, нет? — наконец брезгливо сжалился рыжий парень с печаткой.

Этот парень потом оказался за столом рядом с Пашей, и ночью они немного разговорились. Парень, выяснилось, работает на стройке. «Путинку» он пить отказался — принес с собой какую-то дорогую горилку. Раза три Паше бросилось в глаза, что ногти его соседа как-то слишком уж молодо-здорово отблескивают — как масляный лучок в винегрете. Сосед поймал его взгляд. Подтвердил: пару дней назад зашел в салон и «привел себя в порядок».

Заглатывая порцию «Путинки» и впиваясь зачем-то в свежий помидор — оглушительно безвкусный после водки, Паша мрачно думал, что вот она — примета времени: строитель с маникюром. Не так абсурдно, кстати. Идет перераспределение ролей, и наступает эра не технарей даже, а людей физического труда — с кучей времени, бабла и сил, а главное, без «тараканов в голове». Им все доступно, и они уже в авангарде не только техническом (навороченный мобильник; спецы в компьютерах, программах, сети; чуть не англоязычность, как следствие этого), но и — концерты, показы, модное кино, проекты… Это тебе не интеллигент в третьем поколении, сын училки, который нигде не бывает, ничего не видит и не знает, и не узнает.