Терек - река бурная - [46]
— Верна-а! Нам, трудовым, нечего С ними делить…
Это крикнул Вознесенский казак, недавно публично разоблачивший хрипастого кулака-хорунжего. Его приветствовало несколько гулких хлопков со стороны иногородцев.
Киров, чутко уловив нарастающий перелом, бросил в зал заключительные слова:
— Единственно, что нам остается, — это каждому рабочему, солдату, крестьянину, трудовому казаку и трудовому горцу шире развернуть наше революционное знамя и идти с ним к братству народов!
Дружные аплодисменты, вспыхнувшие у иногородцев и поддержанные осетинами и кабардинцами, волной прокатились по залу. Захлестнула волна и тяжелую глыбу казаков. Там захлопали сначала неуверенно, потом все смелей, громче. Весь зал поднялся. Аплодировали стоя, одна делегация приветствовала другую…
На обеденный перерыв разошлись окрыленные ощущением близкого успеха.
Перед началом вечернего заседания разнесся слух: прибыли ингуши, и пятигорские железнодорожники, встречая их, устроили на вокзале митинг. Зал начал заполняться задолго до конца перерыва. Возбуждение, охватившее людей еще во время доклада Кирова, перерастало в настоящий ажиотаж. И когда появились ингуши — двадцать стройных черноглазых парней с суровыми и решительными лицами — в зале разразилась буря. Делегаты стоя рукоплескали и выкрикивали приветствия, восхищаясь мужеством и упорством этой кучки храбрецов, преодолевших десятки смертельно опасных преград на пути к цели. Василий и Мефодий слышали, как трудовые казаки переговаривались:
— Слава те, господи, гора с плеч! А то было нас во всех грехах обвинили.
— Ну, теперича все дела можно решать!
Аплодисменты еще не умолкли, когда один из ингушских делегатов, тонкий, быстроногий, стрелой взлетел на помост, широким жестом сбросил на пол бурку и папаху.
— Я буду говорить! Я буду приветствовать съезд от имени ингушского народа и буду говорить о его требованиях… Тихо!
Не успел он сказать и десятка слов о том, что его народ ищет своих человеческих прав и требует возврата их отцовских земель, захваченных царскими казаками, как возбуждение радости вмиг обернулось возбуждением бешенства. Этот напористый самоуверенный ингуш слишком смело, с налета задел самое больное, о чем другие говорили с ними, казаками, тонко, с подходом.
— Брешет! Те земли наши! — злобно завопил кто-то из атаманов. Казачьи офицеры и атаманы повскакивали, хватаясь за кинжалы.
— Нет мира! Не будет мира, пока живы ингуши. Война! Война! Не отдадим земли нехристям! — неистовствовали сунженцы и гребенцы.
— Домой, казаки! В станицы! Тут нам нечего делать, раз нас продают! Большевики сторону нехристей держут! Не по пути нам с ними. Домой в станицы! Войсковой круг защитит права свободолюбивого казачества, — призывали есаулы.
Часть казаков, переворачивая стулья, уже повалила из зала за своими атаманами.
Василий каланчой остановился в проходе, закричал, бешено вращая налившимися кровью глазами:
— Стойте, анчихристы! Сбесились!? Кого слушаете? Своих классовых врагов?!
— Ты, дядька, забыл, кто тебя ободрал, как липку? Ведь не ингуш, а твой атаман! За кого же ратуешь? — поймав за руку казака с медными усами, говорил Мефодий.
Несколько рабочих, вскочив с мест, врезались в толпу казаков.
— Будьте людьми, не теряйте разум! Чьим уговорам поддаетесь?.. Вам ли по пути с вашими толстосумами!
Мефодий лез за медноусым, не выпуская его рукава; уговаривал, пускал в ход все свое красноречие:
— Я такой же трудяга, как ты… У меня одних детишков цельных четыре, и у тебя небось тоже орава? Об их судьбе и треба нам думать… А ты что ж творишь?
Казак вырывал руку, молча, яростно греб локтями к выходу. Мефодий не сдавался:
— Разве разум в тебе говорит нонче? Нет. Это так, страсть одна пустая. Подумаешь, ингуш горячий попался, и ты уж за всеми хвост трубой! А минута сейчас дорогая, потеряешь — потом, может, всю жизнь журиться станешь…
— Куды все, туды и я… Я казак опчественный. А ежли они взаправду войной снова пойдут? — заговорил, наконец, медноусый, уставившись в переносицу Мефодию.
— Брешут атаманы про войну, им это на руку! Ну ты ж сам складно рассудил на экстренном, что не по пути нам с мироедами. А теперича куда ж разумом похилился?.. Ну, давай, давай, заворачивай своих нестеровских… За тобою пойдут, ты вон какой… начальственный… тебя слухаются…
Казак улыбнулся краешком губ, явно польщенный, покосился на Мефодия и, снова нахмурившись, тяжело и медленно раздумывал. Потом, не глядя на Мефодия, будто досадуя на него, обернулся к толпе казаков и крикнул тонко, но властно:
— Эй, нестеровские, троицкие, стой! Завертай обратно! Зазря горячку порем! Стой, говорю, куды очи вытаращил?!
Под напором дружных уговоров и другие казаки начали сдаваться и возвращаться на свои места. Лишь с десяток рядовых казаков ушло за офицерами и атаманами. Через полчаса, когда съезд возобновил работу, прибежавший с улицы рабочий сообщил, что есаулы седлают коней, едут, кто в станицы, кто во Владикавказ.
— Пусть едут! Нам, демократам, лучше опираться на три кулака, чем на четыре, если один из них будет стараться сбросить народную власть! — сказал из-за стола президиума Киров.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.