Терек - река бурная - [144]

— Дожидайтесь домой хозяина!.. Теперича уж скоро…

— Шаровары потолще надень, хозяин, как идти будешь, — грозно советовал ему в ответ Степан Паченко.

С того берега посыпалась отборная матерщина; казаки ответили тем же. Постреляв наугад в кусты, кибировцы ускакали, а николаевцы долго еще не могли успокоиться:

— Этому кровопийцу только попадись на зуб, небось и требухи, чтоб схоронить было что, не оставит…

— Всем нам, видать, кровь кишочкой поспустят, ежли власть их придет…

— В случае чего, братушки, животом полечь всем надо, а до плена не допускать… Давно я об этом кумекаю…

— Так уж и всем? А ежли какие тут только с дурного ума до красных подались… Небось их не тронут?..

Казаки все разом взглянули на того, кто сказал последнюю фразу. Был это Юзик, желтолицый, безусый казачишка с липким и скользким взглядом маленьких коричневых глаз, крепкий хозяйчик.

— Не ты ли это с дурного-то ума до нас прилип? — нацеливаясь в лицо Юзика, медленно произнес иногородец Могила.

Тот, отводя в сторону взгляд, уклончиво буркнул:

— Либо мало у нас таких-то…

А на другой день Василий, подойдя утром к ревкому, подобрал подле заснеженного крыльца листок, на котором неграмотно и коряво было написано: "Деникин уже близко, бросайте оружье, казаки, бо головки вас все одно продадут, сами утекут, а вас отвечать оставлют, а Савицкий Васька он в сговоре с Мишкой и тот уже знает, с кем расправы попервах чинить будет".

Такие же листки были подброшены и в казарму. Василий понял это сразу, лишь вошел в помещение третьего взвода. Под пытливым, суровым его взглядом молчаливо и недружелюбно уползли под веки тяжелые взгляды Юзика, Алихейки, Мисика, Свищенко и еще других, уже давно квалифицированных Мефодом как "попутчики". Но не только у попутчиков, чувствовал Василий, билось в смятенье неокрепшее сознанье, а и у многих из бедняков.

О приближении врага говорили и десятки других примет. Утром у речки Анютка Анисьина по секрету сообщила бабам, как, выйдя среди ночи до ветру, услышала во дворе у соседей, Полторацких, лошадиный храп; заглянула через загату — Григорьев кабардинец под седлом привязан к баляснику; видать, наведался к старикам Григорий. И неспроста, конечно, осмелел.

Другая баба во дворе у Анохиных видела мужское белье, а ведь известно — единственным казаком в доме был сам урядник, который числился в бегах.

Так лезли и лезли гады из нор под ситный дождичек, и с каждым днем все чувствительней, все ядовитей становились их укусы.

А сегодня они уже решились на крупную провокацию, напав на семьи керменистов и рабочих — грузин и русских, проживающих в халупах Ногкау и Алагирского поселка.

В поисках безопасного угла рабочие с семьями хлынули по дигорским дорогам, не подозревая новых опасностей, поджидающих их в пути. Реввоенсовет спешно выслал отряды на ликвидацию офицерско-кулачьих банд на местах. Николаевской сотне выпало проводить и устроить беженцев в надежных местах.

Казачий отряд, который повстречался обозу с ранеными, пересек целиной низкохолмую оконечность Сунженского хребта, по неглубокому слежавшемуся снегу выскочил в пустынную долинку, на дне которой параллельно с речкой Змейкой серой истоптанной лентой вилась дорога. Навстречу казакам со стороны села Магометановского двигался одинокий пеший путник. Поднявшись в стременах, Мефод и Гаврила всмотрелись в него.

— Без шапки, без кожуха. Кажись, беженец, — сказал через минуту дальнозоркий Легейдо. — Перевстренем. Пошли.

Но увидев приближающихся всадников, путник свернул вдруг с дороги и кинулся бежать с явным намерением скрыться в ближайшем овраге. Казаки принялись в разнобой кричать, чтоб остановился. Человек приостановился, но на дорогу не вышел.

Подъехав, казаки увидели, что это старый грузин, полураздетый, чугунно-синий от стужи. За широким матерчатым поясом его, поддерживающим нанковые шаровары, небрежно торчала растрепанная пачка керенок.

— Откуда, старик? С Алагира? Да ступай сюда… Красные мы, не гляди, что казаки, — крикнул ему Легейдо.

Беженец не двигался с места, глядел исподлобья, как затравленный бирюк.

Тогда Легейдо вызвал из строя Сакидзе:

— Ну-ка, побалакай с ним по-своему, может, он по-русски не знает…

Семен стронул коня с дороги, вплотную подъехал к старику. Оказалось, грузин действительно не понял легейдовского вопроса и при первых же звуках родной речи заговорил гортанно и быстро. Уцепившись за Семеново стремя, он побежал за его конем на дорогу, громко объясняя что-то. Казаки, изломав строй, окружили их. Семен, заглатывая концы фраз, объяснял:

— Говорит, в версте отсюда стоят беженцы из Алагира, уехать не на чем… Бандиты с час назад напали, всех коней увели, у кого коровы были — коров забрали, у кого хорошие сапоги были — сапоги забрали, у кого хорошие шубы были — шубы забрали… Правда, не совсем даром забрали — деньги, керенки дали… Говорили: "Мы не бандиты — мы патриоты, нам, чтобы родину защищать, надо коней иметь и шубу иметь, и мясо кушать…" А зачем простым людям керенки, когда за них не купишь ни новой лошади, ни новой шубы? А им тоже холодно, и их дети тоже кушать хотят!..

— Ах, мать твою черт! Не бандиты, говорят! Значит, халинцы! — воскликнул Легейдо. — Не иначе — халинцы… Раз патриотами себя прозывали и керенки дали, значит, никому другому не быть! Ах, будь ты неладен, опять упустили подлюг! Спроси деда шибче, куды ускакала банда?! Ну?