Терция - [4]

Ганнибал самоотверженно, не отводя глаз от отца, протянул левую руку к жертвеннику, позволил хищным языкам огня облизать запястье и ладонь. Зрачки расширились, но ни один мускул на лице мальчика не дрогнул, не поведал о боли, которую испытывал Барка.

- Я клянусь быть врагом римского народа всю свою жизнь. Клянусь именем рода Барков, богами и Карфагеном, - глаза мальчика слезились, но он не сдвинул дрожащую руку с места, продолжал терпеть.

- Довольно, сын. Я верю, что ты сдержишь слово, верю, что продолжишь борьбу после того, как моя жизнь оборвется, - Гамилькар лукаво улыбался. Новый враг Рима пусть пока еще совсем мальчишка, вырастет, сумеет переломить хребет Республики.

Принеся быков в жертву, Барка повел небольшой отряд пунийцев в Иберию, продолжать свою личную войну, пытаясь потушить пожар, сжигавший его душу. Теперь Гамилькар был спокоен и уверен, что видения, посетившие его у жертвенника, воплотятся в реальность - Ганнибал не отступит.

...

230 г. до н.э. Рим.

Сидя в просторной зале, девятилетняя Терция Коллатин, дочь сенатора Тарквиния и его супруги Лукреции, с замиранием сердца ожидала свою мать. Сегодня девочке предстояла прогулка по рынку Рима. Лукреция уже несколько раз брала с собой Терцию, обучала премудрости публичного поведения: заставляла держаться подальше от женщин с распущенными волосами, показывала, как правильно обращаться к торговцам, держать себя наравне с матронами других домов патрициев.

Но Терция любила эти прогулки по рынку прежде всего потому, что у нее появлялся шанс послушать истории старого нищего грека Парменида. Этот ушлый человек за свою долгую жизнь успел повидать весь свет, попасть в рабство и освободиться, поучаствовать в войне с Карфагеном, познакомиться с культурами диких племен и народов. Оказываясь на рынке, любопытная Терция всегда стремилась послушать Парменида.

Лукреция не разделяла увлечение своей дочери. К старику матрона относилась с презрением, как и должны относиться патриции к пролетариям. Лукреция не могла позволить, чтобы ее вместе с дочкой видели рядом с греком - он ведь даже не торговец, просто попрошайка. Доползи слухи до Тарквиния, ревнивый сенатор тут же начнет сыпать упреками. Матроны патрицианских родов станут коситься в сторону Лукреции, перешептываться, посмеиваться, а те, кто влиятельней и богаче, станут открыто выказывать ей свое презрение.

Мать редко разрешала Терции послушать сказки грека. Отчасти еще и потому, что не до конца понимала смысл рассказываемых историй. Парменид порой вдавался в подробности, которые не должны интересовать римскую женщину. Он рассказывал о политике, пунийцах, войнах. Терция слушала с замиранием сердца, Лукреция не разделяла интереса дочери, подшучивала - тебе следовало родиться мальчишкой. Но в душе переживала - через два года Терция вступала в брачный возраст, ей следовало посвящать больше времени традиционным занятиям римских женщин, а не обучаться премудростям политики у нищего грека. Женам не престало посвящать время делам, которыми занимались их мужья.

Конечно, Терция не знала о тревогах матери, а даже если бы узнала, то не разделила их. Девочку захватывала героическая история Рима.

"Чтобы почувствовать гордость за свой род, мы греки, складывали легенды о героях, - рассказывал Парменид. - Римляне героями становились".

Разглядеть жуликоватость грека девочка не могла, а потому гордилась тем, что потомок Пирра так восторженно отзывается о Риме. В такие минуты она чувствовала сопричастность своему народу, ощущала нечто неописуемое, настолько значительное и прекрасное, что слово любовь здесь просто меркло. Слушая грека, Терция будто бы переживала времена галльских нашествий на Рим, становилась свидетельницей того, как этруски отступили, признав независимость ее родного города, видела возвеличение Республики и крах государства пунийцев. Не смотря на юный возраст, Терция уже отыскала своего единственного возлюбленного - им стал Рим. И с каждой новой историей грека эта любовь становилась все крепче.

Девочка подслушивала разговоры отца о политике, вникала в ситуацию, сложившуюся в мире, испытывала ненависть к пунийцам, которые закреплялись на юге Иберии. От Тарквиния не укрылся этот интерес дочери, но он не стал осуждать Терцию, на свой страх и риск иногда сам делился переживаниями по поводу положения, сложившегося в колонизируемом врагами регионе.

"Пунийцы пошли от Феникса, брата Европы, сына Агерона, - рассказывал грек. - Они горды и хитры, беспринципны и алчны, жестоки и несправедливы. Но Зевс словно бы из-за стыда за то, что похитил сестру Феникса, благоволит им, когда начинается бой. На войне они бесстрашны и отважны. Лишь римский народ сумел охладить амбиции пунийских олигархов и продажных суффетов".

"Род Баркидов не уймется, пока не развяжет войну", - вторил в свою очередь отец Терции, обсуждая политику Карфагена с приглашенным в дом Коллатинов сенатором.

Про Барков Терция слышала многое. Непримиримый Гамилькар, некогда погубивший множество римлян, Газдрубал, искусно правивший в Иберии вместе с тестем.

"Я видел старшего Баркида, смотрел ему в глаза, - рассказывал грек. - Видел в них желание погубить всех римлян, задушить Республику. А еще я видел в них страх. Он боялся поражения и не верил в победу, потому что знал - римляне сильнее пунийцев, воля народа, победившего этрусков, крепче воли торгашей и ростовщиков. Но попомните мои слова - пока существует род Баркидов, пунийцы не успокоятся!".