Терция - [36]

Что если тот изогнутый ствол ясеня вовсе и не ствол, а фигура отвратительного, древнего чудовища? Можно ли быть уверенным в том, что мелькающий свет выхватывал из черноты не очертания веток, а жадные пальцы обитателей леса, тянущиеся к варварам? Листья ли кружатся высоко в воздухе, или вороны слетелись к ночлегу, в ожидании богатой добычи?

Правда, решиться искать выход из лесу среди ночи желающих не находилось. Колдун не заметил перемены в настроении своих подопечных. Он с самым серьезным видом готовил ритуал жертвоприношения, не замечая ничего вокруг.

Атмосфера у костра сгущалась. Листва стала слишком часто шелестеть то здесь, то там. Варвары оглядывались, чтобы разобраться в происходящем. Но дрожащие языки пламени, испускавшие снопы света, уклонялись в сторону, и различить, что же находилось в лесу, за спиной у горцев, становилось невозможно.

Отчего-то когда становится страшно, все начинают переговариваться шепотом, видимо рассчитывая услышать, когда же предполагаемая опасность даст о себе знать. Варвары в этом смысле не оказались исключением. Они осмеливались лишь испуганно перешептываться.

- Что это там?

- Где?

- У кустарника.

- Какого кустарника?

- Не вижу.

- Глядите!

- Куда?

- Уже не знаю.

Варвары обменивались лишь обрывками фраз и замечаний, разговоры практически прекратились В лесу действительно кто-то был. Он наблюдал за ними, казалось, ждал, когда же кто-то из людей не выдержит, вскочит, закричит, накличет беду.

Неожиданно колдун стал называть имена богов, рассыпая в воздухе собранные им коренья. Варвары вздрогнули, злобно посмотрели на виновника всех их неприятностей. Раньше их деревня умирала медленной смертью, но безумец, похоже, решил ускорить процесс. Восприняв радужное сияние в небе за знамение, колдун устроил переворот, и у него это получилось, только в конечном итоге переворот этот привел к беде.

Зачем нужно было гнаться за сыном вождя и чужестранцем? Зачем воскрешать страшную практику человеческих жертвоприношений? Следовало давно покинуть деревню и попытаться примкнуть к другим племенам, поселения которых в обилие были разбросаны по всему плодородному региону.

Но колдун уже был не в состоянии понять, что никто не станет его слушать, он продолжал взывать к богам, просить их милости, вымаливать поблажки, давать обещания. Он клялся сжечь на костре Насага и чужеземца, чтобы умилостивить разгневанных богов, он давал обещания предкам отомстить нарушившим древнее табу римлянам. А потом свалился на том самом месте, на котором стоял, захрипел, заскрипел зубами, стал извиваться на земле, словно уж. Руки и ноги тряслись, из уголка рта потекла слюна, глаза закатились под верхнее веко.

От этого зрелища варвары перепугались еще сильнее, попятились, не решаясь отойти от костра достаточно далеко и попытаться выйти из лесу.

Припадок колдуна проходил. Дрожь и судороги прекратились, пустые глаза перестали бешено вращаться, кулаки и сжатые челюсти расслабились. Тяжело дыша, колдун сумел принять сидячее положение, окинул взглядом своих подопечных.

На лице мужчины появилась усмешка. Он увидел, как напуганы варвары, столкнувшись с неизвестным, как беспомощны и трусливы они, готовые умереть от оружия врага, в схватке с тем, что им не понятно. Колдун использовал суеверные страхи соплеменников. Сам он не страшился нарушать табу, но атмосферу боязни перед нарушением запретов, наложенных еще предками, поддерживал. Именно эта атмосфера служила фундаментом его власти. С ее помощью он сверг вождя, погубил недовольных. Скоро избавится от последних врагов из племени.

- Боги говорили со мной! - объявил колдун. - Предки говорили со мной! Они не хотят, чтобы мы уходили отсюда, они требуют, что бы мы продолжили охоту. Чужестранец посмел нарушить границу и должен быть наказан. Насаг тоже нарушил границу и тоже должен быть наказан!

Варвары ничего не ответили, лишь мрачно смотрели в накрытое тенью лицо колдуна, не выражавшее никаких эмоций. Они боялись этого человека, но оставаться в лесу боялись больше. Потому решили с первыми лучами солнца уйти в деревню, никогда больше не возвращаться в проклятое место. А колдун пускай продолжает свои дикие пляски до самого скончания веков, судьба его никого из горцев не волновала.

Они не сумели найти тело одного из товарищей, неизвестно, что с ним случилось, и что еще придумает Насаг, чтобы прогнать преследователей. Да и нужно ли искать беглецов, если они забыли о табу, пришли на земли, которые посещать нельзя? Не ожидает ли их страшное наказание, за нарушение такого явного и недвусмысленного запрета?

Один из сидевших спокойно варваров неожиданно стал трястись. Лицо его выражало недоумение, испуг, граничащий с безумием. Он закричал, в то же мгновение его челюсти сжались, крик превратился в стон, потом совсем стих. Он упал на землю, принялся кататься боком, что-то бессвязно мычал. Глаза закатились вверх, голова откинулась назад, спина оторвалась от земли, варвар застыл в жутком положении, опираясь лишь на затылок и пятки ног.

Колдун прорычал что-то торжествующе напевно. Пляска его ускорилась, он кружил вокруг костра, прыгал через пламя, обжигаясь, и при этом не чувствуя боли. Вскочил еще один варвар, он, будто обезумев, ухватился за копье, и стал им размахивать вокруг себя, словно бы отгоняя невидимых врагов. Он бросился на своих соплеменников с дикими криками, но тут же упал, затрясся, что-то выкрикивал, не выпускал дрот из рук.