Терапия поведением - [140]

Теперь, когда психотерапия стала отраслью медицинской и психологической практики, перспективы зависят не только от общего роста ее практического и теоретического уровня, но и от сотруднической преемственности в их работе. Попробую это пояснить.

Психотерапевт эффективен в том, в чем развивается сам, чем увлечен.

Пристрастия психотерапевта зависят от его биографии, поры жизни, этапа профессионального развития.

Когда кому-то нужна симптоматическая помощь, а нам это уже не интересно, не надо тянуть пациента «до себя», следует направить его к тому, кто сегодня делает это увлеченно - лучше. Надо знать, где такой есть.

Когда пациенту требуется филигранная «личностно ориентированная» терапия, надо послать его к тем, кто с энтузиазмом и профессионально окажет ее ему, а не делать что-то другое, пусть и увлекательное, не уводить его от его реальности...

Думаю, что пора организованной в этом смысле этапности и преемственности терапии пришла.

О наших взаимоотношениях с так называемыми «восточными» и «западными» подходами в психотерапии

Безусловно, что обвал на нас переводной литературы по предмету это наш шанс. Но хочу поговорить о проблемах связанных с этим диалогом.

1. Я видел и слышал как под мягкую, неторопливую и примиряющую музыку «танцев всеобщего мира» люди часами мерно двигались под весенними березками, касались друг друга, смотрели друг другу в глаза, пели успокаивающие тексты, делали друг другу приятности, и чувствовал, что им это нравится. Но думал я о том, куда они придут после этих танцев?

Если - в мир, который они ощущают деликатнее и добрее себя, то эти «танцы» - открывающая каждого доброте школа бережности, осторожности с другими, открытости, зрячей доверительности.

Если - в мир, кажущийся им жестоким, то после таких совместных медитаций им «целый мир - чужбина». Участники станут более уязвимыми в подростковом одиночестве непонятых, еще больше ожесточатся.

2. Мы живем в «перестроечное» время. Оно предъявляет особые требования к нашим инструментам адаптации.

«Восточные» подходы часто требуют ухода на какое-то время от социальной действительности, изменения ее места в системе актуальных для личности ценностей.

Используя их, нам надо точно знать, с кем мы этим занимаемся, куда и с чем тот вернется.

«Западные» - при безответственном использовании, уводя от тревожного времени, оставляют «советского», мнящего себя продвинутым, эгоцентрика незащищенным, обусловливают его последующую ожесточенность («Сапогами по морде нам, //Что ты со всеми нами сделала, Родина!» - поет он).

При манипулятивном подходе, напротив, психологически вооружают всех против всех, усугубляя конфликт или создавая новый, ненужный никому.

3. Два слова о том, про что теперь часто говорят: о противоречии зарубежных подходов с российской традицией

В десятом классе, выиграв математическую олимпиаду, я попал в группу школьников, в отличие от меня посвятивших себя математике. Готовясь к поездке в Москву на заключительный тур олимпиады Всесоюзной, мы почему-то неделю решали задачи, требующие не сообразительности, а знания внешкольного курса. Я этого курса не знал и, пока они бились над задачей, срочно осваивал нужную теорию, а потом догонял их с решением: Я поспевал. Но так этим объелся, что еще года четыре без тошноты не мог о задачах даже думать!

Устроенная 3. Фрейдом революция в мировосприятии «запада» была внутрикультурной и в столетней полемике с традицией стала ее частью. Частью мировосприятия каждого «западного» человека, даже не имеющего никакого отношения к психологии.

Мы выпали из этой полемики почти на 70 лет (с 1925 г.). Развивались иначе.

Пытаясь использовать любые, выросшие на психоаналитической почве подходы, без «перевода» на наш, уже новый «язык», мы и с российским коллегой и с пациентом как бы заканчиваем разговор, начала которого не слышал ни он,... ни мы.

Не выявляем его и наши родные «интроекты» и не присваиваем их, а отвлекаем его и себя новыми, наших проблем не отражающими.

Используя «импортные» подходы, нам надо отдавать себе отчет, что, начиная диалог с пациентом без этого обеспечения культурной традицией, мы лишаем наши отношения движущего содержания.

4. С человеком, желая быть понятым, надо говорить на языке, на котором он умеет понимать себя, а не нас. На его языке, и с уважением к его языку. Когда мы себя (и их) переведем на его язык, тогда он переведет себя на наш.

И с собой тоже надо говорить с уважением к своему языку. Ведь и принятая в православии исповедь дает ощущение отпущения грехов только выросшим в богом сотворенном мире или дожившим до ощущения реальности Бога, и батюшки, как его посредника на земле. Другие только истерически играют это чувство.

5. В связи с этим мне, наконец, кажется важным напомнить еще одно. Мы, как и многие наши пациенты, выросли в материалистической традиции. А большинство зарубежных подходов - чаще в субъективно-идеалистической. Не осознанное это противоречие настораживает наших пациентов, как тайная интервенция, рождает безотчетное, а реже осознанное сопротивление. Ощущая этот конфликт, и сам терапевт чувствует себя неловко или принужден его «вытеснять». Что само по себе требует терапии.