Теплый лед - [11]

«Приезжай, может, запах ремней поможет тебе написать что-нибудь…» Ощутил запах, увидел кое-что из того, что сделали бывшие капитаны. Рассказывать им, как эшелонировать, сосредоточивать и разворачивать к бою целую армию? Рассказывать им, что нужно для того, чтобы решить поставленные перед ними боевые задачи, как готовить армию к наступательной операции, как прокормить столько людей и обеспечить боеприпасами столько стволов?!

Если бы я был абсолютным невеждой, если бы у меня не было армейской закваски, может, я и стал бы учить ученого. Военные — люди тактичные. Они будут слушать и не скажут гостю то, что в глаза говорить неудобно! Что же мне тогда остается? Только не писанина, которая и так уже всем набила оскомину: «На правом фланге залаял пулемет. Рев самолетов слился с артиллерийской канонадой. Дымовая завеса, подобно чудовищу, ползла над землей. Командир батальона весь превратился в слух…» Красиво было бы показать в грязных окопах «своего в доску» полковника, который думает, что задает солдатам непринужденный вопрос, хотя на самом деле он насквозь фальшив: «Как, братцы, побьем врага?..»

Глупости, глупости! Разве можно имитировать дамские восторги, поражаться видом чудовища, слышать в звуке прокладывающего убийственно точный шов пулемета собачий лай? Разве можно все это допускать, видя силу народа, у которого по частям отнимали то, что ему принадлежало по праву, и который за все это расплатился сполна? Фальшь начинается как раз с веселого решения быть непринужденным. Но ведь это не мой адъютант Минё, который говорил вместо «одеяло — «дияло», а вместо «артиллерия» — «алтилерия». Эти парни стоят у электронных пультов и улавливают в исполнении Лили Ивановой отклонения в четверть тона! Кого мы удивим грохотом взрывов, рикошетом пуль и серебристыми крыльями истребителей в небесной синеве? Все это храбрые усилия наших соотечественников, которые взяли на себя и наши обязанности и которых мы в короткие минуты их отдыха покровительственно поучаем: «Ты только посмотри, какая вангоговская желтизна!» или: «Этот лес напоминает мне парк Фонтенбло». Вангоговская желтизна — это болгарское поле, на котором горбятся кротиные холмики заросших травой солдатских могил; лес — это дубняк, где сегодняшние командиры дивизионов сражались как комиссары партизанских отрядов, имея по три патрона на винтовку!..

Найдите на командном пункте полковника Мурджева и внимательно прислушайтесь к его точным распоряжениям, к его уверенному голосу, когда он докладывает. Спросите, почему среди такого большого количества генералов нет ни одного полного. И если ночью, когда летчики сверхзвуковых самолетов засыпают в перерывах между двумя полетами, если знойной добруджанской ночью воображение поможет вам увидеть копье с конским хвостом[2], вы не станете с наивным восторгом констатировать, что артиллерия стреляет безошибочно, а объясните себе, почему это происходит. Я увидел этот хвост, и мои переживания во время дождя показались мне нелепыми…

Когда был тот дождь? Вчера, позавчера или в прошлом году?..

На командном пункте тихо, лишь откуда-то доносится жужжание — крутят ручку телефона. Гаубицы вдребезги разбили опорный пункт роты. Ползут бронетранспортеры, за танками бегут солдаты, издали они кажутся совсем маленькими, почти нереальными. Над ними, словно стрекозы, висят вертолеты. Полковники из состава руководства отходят наконец в сторону, чтобы перекурить; молоденький старший лейтенант песет к укрытию, где находится большое начальство, термос с кофе. Он идет по траншее наискосок, и я преграждаю ему дорогу:

— Товарищ старший лейтенант, среди такого количества полковников ваши маленькие звездочки меня просто умиляют… Нельзя ли отхлебнуть глоток кофе из генеральской чашки?

Смотрим друг на друга в упор, и я по глазам угадываю, что он думает: «Этот, должно быть, из числа тех деятелей культуры, которые отражают будни армии в печати». Обмениваемся молчаливыми взглядами, чтобы добиться полного взаимопонимания. Он поднимает кверху руку с растопыренными пальцами, что означает «будет сделано», и устремляется вперед по траншее, затем возвращается, и мы вновь говорим друг другу что-то взглядами, но теперь уже совсем непринужденно. Художник Тифчев услышал про кофе, обернулся в нашу сторону и, делая вид, что его ничто не интересует, подошел ко мне. Говорю ему, что здесь не Монмартр, приказано использовать его бороду на щетки, чтобы он потом нарисовал в клубе лагеря плакат с фабричными трубами, танком и автоматами крест-накрест.

— Ого-го! — загоготал Тифчев. — Чашку кофе прикрывать такой маскировкой! У меня такое впечатление, что я в кафе «Бамбук».

Старший лейтенант появился из-за поворота окопа с термосом в руке. Я показал ему на художника:

— Он тоже «отражает» и тоже хочет кофе. Налей ему, а после растолкуем, как рисовать картины, чтобы получалось как следует!

Офицер старается сохранить строгое выражение лица, отчего кажется, что он готов заплакать. Вот потому-то мне и взгрустнулось, когда я увидел его маленькие звездочки!.. В такие юные годы глаза ясные и чистые, глядя в них, можно разговаривать и без слов. Да и зачем, в сущности, слова, когда офицер, который стоит напротив меня, — это я сам двадцать семь лет назад…