Тепло очага - [46]

Афизат вышла замуж не по своей воле. Был у ее брата друг, часто ходил к ним. Ходил, ходил, а потом посватался. Афизат не хотела выходить за него, но брат настаивал к в конце концов она сдалась: брата боялась обидеть. Он ее вырастил, и отца и мать заменил. А с другом этим их водой разлить нельзя было. Так вот оно и получилось… Да только не долго прожила Афизат со своим мужем. Купил тот мотоцикл с коляской и через год после свадьбы ударился о самосвал…

Коста узнал также, где Афизат работает, во сколько она уходит на работу и когда возвращается, и он узнал бы еще многое, но мальчику надоело гонять мяч…

— Я должен был ей, — сказал Коста, доставая из кармана деньги, завернутые в квитанцию, передайте, пожалуйста… И бумажку тоже…

— Я даже не пригласила тебя в дом, стакан воды не предложила, — сокрушалась старуха.

— Ничего, спасибо…

Коста уже выходил со двора, когда старуха окликнула его:

— Кто ты? Как ей сказать?

— Скажите, что приходил тот, кто два дня тому назад брал у нее деньги… Она знает…

Едва Коста вышел на улицу, как понял — чего-то в этой истории не хватает. Может, самой Афизат? Может быть, то, что он сделал, нельзя искупить деньгами? Нет, спокойствия Коста не обрел. Он ходил по улицам, размышлял и, чем дальше, тем больше утверждался в том, что вина его никуда не делась, ее даже не стало меньше, и избавиться от нее можно лишь повидавшись с Афизат…

Узнает ли он ее при встрече? Коста не был уверен в этом, и, когда кончилась смена и рабочие стали выходить из заводской проходной, он всматривался в каждую женщину, а они все шли и шли, и он устал, отчаялся, решил, что проглядел ее и все придется начинать сначала. Стоять здесь завтра, послезавтра, слыша бешеный стук своего сердца и обмирая при виде каждой женщины…

Она вышла одной из последних… Да, это была она. Гладко причесанные, разделенные пробором волосы, усталый взгляд, быстрая, как тогда, походка, то же самое платье, та же сумка…

— Афизат, — позвал он негромко.

— Вы меня? — спросила она, недоуменно глянув на него.

— Если вы Афизат, — смутился он.

— Что-то я не помню вас, — пожала она плечами.

Вот оно, самое трудное.

— Вряд ли вам будет приятно вспомнить меня, — пробормотал он.

— Простите, я тороплюсь, — она повернулась и пошла.

Он шел рядом с ней и никак не мог решиться сказать главное, но и молчать тоже не мог.

— Вы наступали когда-нибудь на колючку? — заговорил он, сам понимая, что говорит глупость.

— В детстве, — ответила она.

— Потерпите столько времени, сколько нужно, чтобы вытащить колючку из ноги…

Она пошла медленнее.

— Я не начал еще, а уже запутался, — несмело улыбнулся Коста.

— Лишь бы в жизни не путаться…

— Когда я был маленьким, меня часто заставляли извиняться. Слушателей было много, а говорить так не хотелось. Сейчас все наоборот. Мне хочется говорить, а слушать некому…

— Если бы вы были женщиной, из вас получилась бы неплохая плакальщица…

Все выходило совсем не так, как нужно, совсем не так. Глядя на нас со стороны, терзался Коста, можно подумать, что я пристаю к женщине, пытаюсь завести с ней знакомство…

— Я виноват перед вами! — в отчаянии произнес он. — Неужели вы не узнаете меня?!

— Ну, хватит! — она остановилась. — Что вам нужно? Говорите!

— Два дня тому назад, вечером…

— Это были вы? — испуганно воскликнула она.

— Да, — опустил он голову.

— Господи, меня снова трясет всю… Как же я напугалась тогда! Старалась что-то такое говорить…

— Каждое ваше слово пронзало меня насквозь…

— Я бы все деньги, что есть на земле, отдала, лишь бы избавиться от страха…

— Я не смел взглянуть на вас…

Сколько времени они шли от завода до дома Афизат? Час? Вечность?.. О чем они говорили? Коста рассказывал о себе, не тая ничего и не оправдываясь. Она слушала молча, но молчание ее не было безучастным, и он чувствовал это и, расставаясь, знал, что придет к ней снова, обязательно придет.

Коста напоминал себе человека, долго барахтавшегося в трясине и наконец нащупавшего опору, и он не знал еще, надежна ли эта опора, но уже верил в спасение…

И Афизат, неожиданно для самой себя, потянулась к этому нескладному, непутевому парню и радовалась, когда он встречал ее у проходной…

Вскоре Коста устроился на работу. Стал появляться во дворе у Афизат, играть с малышом, и она, глядя на их веселую возню, чувствовала, как оживает ее душа, не знавшая еще любви… Но у Афизат был брат, человек недалекий и жестокий. Однажды, когда Коста и Афизат шли своей долгой вечерней дорогой, он попался им навстречу.

— Что там у них вышло, не знаю, — сказал Шахам, — но брат, действительно, получил ножевое ранение… Он утверждает, что ударил его Коста…

— Что же теперь будет? — спросил Толас.

— Все зависит от Афизат…

— Она не пойдет против брата, — засомневался Гадац.

— Лишь бы она не пошла против истины, — сказал Шахам.

7

Во всем должен быть четкий распорядок, и ребята решили: встав на рассвете, каждый из них должен прополоть от начала до конца три ряда кукурузы и, возвращаясь к стану на обед, еще два ряда. Капля в море эти пять рядов, если сравнить их с неоглядными просторами поля, но рядом со своими пятью ты увидишь еще пять, и еще, и еще…

В это утро ребята не успели прополоть и по три первых ряда, как Батадзи увидел бегущего по полю Цыппу. Тот кричал что-то неразличимое, размахивал над головой газетой, и Туган догадался, что Харбе поведал уже всей Осетии легенду о бессмертном Гато.