Теплая вода под красным мостом - [12]

— Вода иссякла?.. — хрипловато спросила женщина.

Её тонкая шея, казалось, стала ещё тоньше. Мочки ушей стали совсем прозрачными.

— А ты обращалась к врачам по этому поводу? — в свою очередь поинтересовался я.

— Обращалась. Первый раз я пошла к нашему районному врачу. Очень порядочный дедушка, серьезный такой.

— Ну и что он сказал?

— Да ерунду какую-то. Что это вроде «водной интоксикации».

— А что это такое?

— Болезнь, которая возникает от избытка воды в организме. Вследствие этого появляются головокружения и психические расстройства. Причиной может быть адренокортикальная недостаточность или снижение выработки антидиуретического гормона. В общем нарушение функции передней доли гипофиза. В результате организм начинает беспорядочно вырабатывать воду. Врач сказал: бывает, что за один день организм может накопить около семи литров жидкости.

Я бы не сказал, что после её слов у меня всё в груди оборвалось. Объяснения Саэко звучали как стихи из книги о воде, прочитанные драматическим тоном; я как бы взвешивал слово за словом, помещал их вместе с лекарственными препаратами в лабораторную тубу и пытался понять, в чём же, собственно, драматизм ситуации. В памяти запечатлелось только название — водная интоксикация.

— Я ничего толком не поняла, и поэтому решила перепроверить диагноз, поставленный районным врачом, у молодого доктора из городской кооперативной клиники, — продолжала Саэко.

— Ну и?..

— Он фыркнул и сказал, что дело тут не в передней доле гипофиза, а в задней доле, в секреции гормона из задней доли гипофиза. Словом, не согласился с предыдущим диагнозом, посмеялся над старичком-доктором и заодно надо мной. Мне стало почему-то немного обидно за нашего старенького доктора.

Мне тоже стало жаль старенького доктора.

Тогда я спросил о самом существенном:

— А какое он прописал лечение?

— Сказал, чтобы я пользовалась каким-то уксуснокислым десмопрессином или чем-то в этом роде…. Ох, как было тяжко! К пузырьку прилагаются две трубочки, одну из них надо засунуть в нос, а другую — вставить в рот; лекарство впрыскивается в нос. Но я старалась делать всё по инструкции, поскольку решила для себя, что ради выздоровления пойду на любые пытки.

Я не мог представить себе какие-то стеклянные трубки на красивом лице Саэко:

— М-да… Ну, а результат?

— На результат нечего было рассчитывать изначально. Однажды я вдруг поняла, что неправы оба врача — и наш дедушка, и тот молодой, самодовольный. Это…

Лицо женщины помрачнело, как море перед заходом солнца, при этом её голос, казалось, вот-вот прервётся. Белая длинная шея дрожала. За окном, вероятно где-то далеко, в верхнем течении Кигосигавы, раздавались слабые прерывистые звуки сирены. Я вдруг осознал, как настрадалась Саэко из-за этой самой воды. Глубоко вздохнув, с ноткой отчаяния она продолжала:

— Это… Это… Эту выливающуюся из меня воду, от которой мне так хочется вылечиться, эти врачи приняли за мочу. В их ошибке я сама немножко виновата, я хорошо и подробно им не объяснила, потому что мне было до смерти стыдно!

Это была так называемая «любовная жидкость», поэтому-то Саэко и не решалась признаться. За раз из неё изливается два литра воды. Отсюда и возник ошибочный диагноз, после чего ей прописали лекарство, принимаемое при диабетическом расстройстве мочеиспускания.

Ужасная ошибка. Это всё равно, что перепутать околоплодную жидкость и царскую водку. Я хранил молчание, но в душе у меня всё кипело, словно ошибочный диагноз поставили мне самому. Я даже сам не понимал, почему так возмущаюсь и негодую, однако я приравнивал ошибочный диагноз к ложному обвинению. От возмущения я даже забыл, что сам оценивал любовную жидкость из тела Саэко выше, чем мочу. А ведь в моче, понятно, нет ничего дурного.

Саэко продолжала повествование.

…Постепенно она оправилась от первого шока и попыталась поподробнее объяснить врачам суть своего недомогания. Однако, похоже, никто ей так и не поверил; исключением явилась только бабушка, которой Саэко рассказала обо всём ещё когда с головой у той было в порядке. Один врач даже сказал, что такого просто не может быть, ни в практике, ни в теории. Выслушав Саэко, он заметил, что подобное столь же невероятно, как, например, полет в небе стада африканских слонов.

Саэко рассказала, как бы вскользь, о своей беде нескольким приятельницам — вроде бы как дело было не с ней, а с другой женщиной. «Конечно же это моча! — воскликнули те. — Раз жидкости так много… У нас тоже, случается, подтекает, но это капли…»

Причём, женщины ещё категоричней в суждениях, чем мужчины. Что особенно прискорбно, заключила Саэко.

Печаль Саэко сродни печали диковинной птицы, которой нет ни в одном справочнике мира, ни в одном орнитологическом словаре. Размышляя об этом, я продолжал нежно поглаживать уши женщины, холодные-прехолодные. В самом деле, это лишь одна из множества печалей, которых мир ещё не ведает и которым ещё не дано названия!

— Выходит, мне оставалось лечиться самой. Я твёрдо решила не воровать. Ведь воровство — это постыдно. Тогда я всё хорошенько обдумала и поняла, что следует отказаться от жидкости. Вот что я придумала.