Теперь я твоя мама - [47]

– Я этого не хочу. Я просто хочу, чтобы это бесконечное ожидание закончилось. Иначе я сойду с ума.

Она верила ему. Он сильно похудел, постоянно был в подавленном расположении духа и полностью опустошен. Он больше не мог скрывать недовольство тем, в каком направлении двигалась его карьера.

– Новое начало, – сказал он, когда было проведено исследование причин смерти.

Коронер вынес неокончательный вердикт, а так как анализ ДНК не мог определенно доказать, что останки принадлежали Исобель Гарднер, он не мог принять решение о ее личности.

Полгода прошло с тех пор, как Карла и Роберт признали, что останки принадлежат их дочери и похоронили их. Карла запретила упоминать имя Исобель во время унылой и короткой церковной службы. Они назвали ее Ангелом и похоронили на кладбище Гласневин.

Газетчики дожидались возле въезда на кладбище. Как пояснил Джош Бейкер, когда Карла попросила их уйти, они инвестировали свои эмоции в эту историю, поэтому вполне ожидаемо, что они хотели бы увидеть ее конец.

«Убитая горем мать «Ожидания» оплакивает свое дитя».

В газетах, которые вышли на следующий день, были в основном фотографии, где она плачет. Карла отказалась пролистать газеты или посмотреть «Неделю на улице». Но заголовки лгали. Она плакала из-за матери, которая похоронила ребенка в той унылой промышленной зоне. Она плакала из-за Роберта, который считал, что поиски закончились. Он ухватился за эту мысль, не понимая, что это их брак, а не их надежда, подходит к концу. Только тогда она поняла тяжесть дара, который передала ей Гиллиан.

– Мы едем в Австралию вместе, или я еду один, – заявил он, когда расследование было завершено.

Это прозвучало как ультиматум. Назад дороги не было. Удивительно, что они смогли пережить скандал в прессе из-за ее романа с Эдвардом Картером, но эта находка, эта маленькая трагедия со своей собственной историей, сломала что-то в Роберте. Возможно, он был надломлен. Но это было бы слишком простым объяснением. Ее браку пришел конец. Карла инстинктивно понимала это. Это случилось в тот момент, когда Джош Бейкер появился на набережной Сандимаунт и ткнул микрофон ей в лицо. С того момента все шло к концу.

Желание, которое владело ими в первые годы брака, снова охватило их, подсластило понимание того, что вскоре они могут расстаться. Никто из них не признавал, что решение уже принято. Каждый надеялся, что другой капитулирует и останется, капитулирует и уедет.

Глава двадцать седьмая Сюзанна

Дублин стал чужим городом. Повсюду краны. Только они и видны на горизонте. Стеклянные башни растут возле доков словно грибы. Я помню время, когда там не было ничего, кроме брошенных складов и серого уныния. Сейчас все разговоры только о кельтском тигре и экономическом росте, возможностях и капитальных вложениях. Когда-то я могла проехать через центр города, держась одной рукой за руль, а другой отбивая ритм в такт музыке. Теперь же я обеими руками хватаюсь за руль, утопая в потоке транспорта на улицах с односторонним движением.

Вернулись мы домой поздно, но какое это было облегчение!

Мой отец был рад, что мы остались на целую неделю. Правда, все внимание отца и Тессы было приковано к тебе.

– Пойди поговори с друзьями, – посоветовал он. – Вспомни старые времена. Ты выглядишь как человек, которому нужен отпуск.

Я встретилась с Амандой и Джулией в «Грешаме». Аманда работает старшим исполнительным директором в «Кей коммьюникейшн», а у Джулии своя рекламная компания.

– Корпоративный сектор, – сказала она. – Большой бизнес. Большие деньги. А ты чем живешь?

– Работаю матерью на ставку, – ответила я. – Много обязанностей, но оно того стоит.

Джулия бросила взгляд на Аманду и начала ковыряться вилкой в салате. Дети никогда не были их первоочередной заботой.

– Оно того стоит… Как бы не так! – заметила Аманда. – Я пыталась совладать с этим полгода, а потом выкарабкалась из могилы назад к жизни.

У нее трое детей, которыми целый день занимается няня. Джулия же вообще не беспокоилась об этом. Для нее карьера важнее нянек и детского питания. Я завидовала их свободе. Я хочу быть частью этого кельтского тигра, но ты, моя дорогая дочь, ты стала моим тюремщиком. Каждый раз, когда я думаю о побеге, ты тянешь меня назад. Тебе всего четыре года, а ты такой тиран.

Ты вернулась в тот вечер с пакетами из магазина «Браун Томас», платьями, джинсовыми комбинезонами и кроссовками с лампочками на пятках, которые решила обувать на ночь.

Ты надела их, когда мы пошли в городской парк. Я повела тебя кормить уток. Я села на скамейку и наблюдала, как ты побежала к пруду с пакетом хлеба. Твои кроссовки мигали красным светом при каждом шаге. Ты такая подвижная.

Потом ты споткнулась о развязавшийся шнурок и захныкала, как только ты умеешь хныкать, когда тебе больно. Какой-то человек подоспел к тебе на помощь раньше меня. Эдвард Картер. Он поставил тебя на ноги и опустился на корточки. Какая-то утка нырнула возле берега. Перья на ее хвостике трепыхались так же сильно, как мое сердце.

– Привет, Эдвард, – сказала я. – Вижу, ты уже познакомился с моей дочерью Джой.

Он поднялся. Трудно сказать, кто из нас больше смущен. Удивительно видеть его растерянным. Но это длилось недолго.