Теперь я твоя мама - [38]

Она спросила, мучает ли меня тревога. Я сказала, что все хорошо, но она написала на бланке имя и номер телефона и подала его мне.

– Эта женщина – прекрасный психоаналитик, – заверила она. – Позвоните ей, если считаете, что у вашей тревоги есть некая серьезная невыраженная причина.

Тревога… Это было так очевидно. Я вспомнила, как такое случилось со мной в первый раз. Тогда я ехала из Дублина, а ты была пристегнута к пассажирскому сиденью. Мы провели целую неделю с моим отцом и Тессой, и я хотела побыстрее выехать из города, пока не начался вечерний час пик. Я ехала вдоль набережной, когда в груди возникла острая боль. Я притормозила на светофоре. Мне захотелось убежать от удушающей атмосферы в машине, но потом я увидела твое лицо в зеркале заднего вида. Я не могла убежать. Но именно этого я хотела: бросить тебя посреди дороги и убежать в туман, такой густой, что меня никогда не смогли бы отыскать. Загорелся зеленый свет, и я поехала дальше. Я пыталась взять страх под контроль. И у меня получилось. Мне удалось довезти тебя домой в целости и сохранности. Но приступы продолжались, и, когда доктор Виллиамсон поставила диагноз, я все поняла.

В тот день Лиффи спокойно несла свои воды мимо набережных Дублина. За высокими заборами, оклеенными афишами рок-концертов и театральных премьер, были видны краны. Но один плакат резко выделялся на их фоне. Это была фотография младенца, который прожил на свете пока лишь один день. Похищенного младенца. Изображение уже успело почти полностью выцвести.

Тревога… Я купила таблетки. Но они просто притупляют ощущения. Я все равно помню, что сделала.

Глава двадцатая Карла

Всю следующую неделю все газеты пестрели рассказами на тему прошедшей пресс-конференции. Журналисты делали предположения, кто из криминальных авторитетов мог отдать приказ о похищении или о чем-то даже худшем. В одной бульварной газетенке красовался заголовок «Будущий отец пьет в ожидании». Тут же была опубликована фотография, на которой Роберт сидел за столом, обнимая за талию Шарон Бойл. Тогда они праздновали захват партии наркотиков в порту. Это случилось как раз в ту ночь, когда родилась Исобель. Широко улыбаясь, они подняли бокалы в направлении камеры. В переполненной пепельнице перед ними лежали две тлеющие сигареты.

Роберт утверждал, что фотографию обрезали. Он указал на другую свою руку, которая лишь частично была видна на фото. Роберт сказал, что другой рукой он обнимал за плечи Гэвина, или Виктора, или Джимми. Он тогда здорово набрался и плохо помнил, кто сидел рядом с ним.

– Да какая разница! – устало сказал он. – Они мои друзья. Мы праздновали.

– Да уж, друзья!

Карла представила, как Роберт пьет и смеется вместе с Шарон Бойл, а в это время она корчится в муках, рождая Исобель. Эта мысль подействовала на нее, словно ушат холодной воды. Она схватила газету и порвала ее в клочья.

– Выясни, кто из твоих друзей продал фотографию газетчикам. Хотя я сомневаюсь, что у тебя получится. Ведь они даже твою собственную дочь найти не могут.

Роберт уставился на клочки бумаги.

– Не смей говорить со мной таким тоном, – сказал он спокойным голосом. Ярость, бушевавшая внутри, была видна лишь в его глазах. – У меня и так забот хватает, кроме твоей мелочной ревности.

– Я не ревную. Не к ней…

– Тогда в чем дело? – перебил он. – В том, что теперь газетчики все внимание уделяют мне, а не тебе?

Что-то дрогнуло у нее глубоко внутри. Возможно, это было сердце или что-то другое. Она понимала, что они вступали на новую, опасную территорию, где прощение вскоре могло стать невозможным.

– Что ты конкретно имеешь в виду? – У нее был звонкий, полный обиды голос. – Ты думаешь, мне нравится эта чертова слава? Что я стремлюсь к ней для собственного удовлетворения, а не для того, чтобы отыскать Исобель? Если ты это имеешь в виду, то так и скажи. Скажи мне это прямо в глаза, Роберт.

– Мне очень жаль, правда. Я не хотел сказать ничего такого. – Он потер ладонями лицо. – Забудь, что я сказал. Пожалуйста, прости меня! Как вообще можно получать удовольствие от нашего положения? Но ты можешь справиться с ситуацией… ты привыкла к ней.

Когда Карла наконец снова смогла говорить, голос у нее был хриплым.

– Я ненавижу их всех! Весь этот чертов цирк, который кормится на нашем горе. Но если это сможет помочь найти ее, то пускай так и будет. И ты прав. Я ревную. Ревную до умопомрачения к женщине, которая похитила нашу дочь. Она где-то там, и она все дальше и дальше отдаляется от нас. И еще этот бред про гангстеров… Надо продолжать кампанию.

– Какую кампанию? – Он устало покачал головой. – Все закончено, Карла. Мы должны продолжать жить дальше. Ты говоришь о ревности. Ты вообще представляешь, что я чувствую по поводу Эдварда Картера? – Она вздрогнула от его насмешливого тона. – Что между вами происходит? Я слышу какие-то слухи, разговоры…

– Какие разговоры?

– Что у тебя с ним роман.

– Да? А что ты сам думаешь, Роберт?

– Я знаю, что это неправда. Я просто не понимаю, почему он так заинтересовался нашим делом.

– Потому что я попросила его. Я тебе говорила, что мы были знакомы.

– Как близко вы были знакомы?