Теперь ты ее видишь - [7]

Приняв скоропалительное решение, Гарриет взяла сумку и протиснулась мимо людей за соседним столом. Опустив голову, она вышла из комнаты в светлый, просторный коридор. И сразу почувствовала, что теперь дышится легче.

– С вас тоже оказалось достаточно? – раздался голос позади нее.

Гарриет обернулась и увидела девушку с курсов, которая вышла вслед за ней.

– Простите?

– Я покончила с этим, там. Слишком жарко, не так ли?

– Да, так и есть.

– И слишком нудно. – Девушка хихикнула. – Итак, я ухожу. – Она пристально посмотрела на Гарриет, устремив взгляд на ее губы.

Гарриет смущенно провела рукой по губам, но собеседница продолжала глядеть из-под густых накладных ресниц, почти не моргая.

– Я не могу слушать эту женщину, Иветту, ни минуты больше, – сообщила девушка.

– Ивонну, – поправила Гарриет машинально, прежде чем смогла удержаться.

– Точно, – девушка пожала плечами. – Вам тоже следовало бы уйти. Если, конечно, вам это не нравится. – Уголки ее губ дернулись.

Нет, Гарриет это не нравилось, но она знала, что никогда не сможет вот так взять и уйти. Она не могла покинуть курсы до того, как они закончатся.

Усмехнувшись напоследок, девушка пробежала по коридору и исчезла за углом, а Гарриет проскользнула в туалет.

С наслаждением выдохнув, когда облила свои запястья холодной водой, Гарриет рассматривала свое отражение в зеркале. Ее щеки были красными от жары, а шея пошла пятнами. Волосы норовили выскочить из пучка, и когда она собирала их обратно, то заметила седые пряди, блеснувшие на голове.

Гарриет нахмурилась. В свои тридцать девять она быстро старела, однако не делала ничего, чтобы как-то помочь себе. Она не использовала макияж и носила бесформенную прическу. Шарлотта всегда советовала места, где ее могут хорошо постричь, но тридцать пять фунтов за это казались чрезмерной ценой. Хотя, возможно, немного туши подчеркнет тот факт, что у нее имеются ресницы, и сделает ее менее усталой на вид.

И одежда тоже ничего для нее не значила. Весь ее гардероб был в серой или темно-коричневой гамме. Она одолжила однажды у Шарлотты ярко-розовый шарфик, обмотала его вокруг шеи, чтобы не простудиться в парке, но так и не смогла поверить, что это что-то меняет.

Как только ей стало попрохладней, Гарриет выхватила телефон из сумки и нажала кнопку, чтобы подсветить экран. Когда ничего не произошло, она нажала боковую кнопку, чтобы включить его, но экран оставался черным.

– Ну же! – пробормотала она; ее живот рефлективно сжался. Она нажимала снова и снова, однако ничего не получалось. Телефон, должно быть, разрядился, но она не знала, как. Она подключила его к розетке накануне вечером, как всегда, когда ложилась спать. Гарриет помнила об этом, потому что знала – сегодня он потребуется ей больше, чем когда-либо.

Может, она забыла?

Нет, она определенно не забыла. Гарриет взяла за правило заряжать его перед тем, как сделать чашку чая себе на ночь. Она вспомнила, потому что проверила еще раз, когда выходила из кухни.

Но по какой-то причине телефон не подавал признаков жизни.

Гарриет кинула его обратно в сумку. Теперь она понятия не имела, что происходит на празднике, и никто не мог ей сказать. И внезапно дурацкая разряженная телефонная батарея заставила ее расплакаться. Она проглотила всхлип. Ей было больно вдали от Алисы. Это буквально выжигало ей сердце, но никто этого не понимал. Тогда Гарриет научилась преуменьшать, как сильно она хотела держать дочь при себе, как ненавидела саму мысль о том, чтобы выпустить ее из поля зрения. Она заметила, как подруги Шарлотты переглянулись, когда она призналась, что ни разу не провела без Брайана или Алисы ни одного вечера.

«Она бы справилась без тебя, – говорила Шарлотта. – Неужели Брайан не хочет, чтобы ты вся принадлежала самой себе в свободный вечер?»

Гарриет попыталась представить, что Брайан сказал бы, если бы она такое предложила. Он, вероятно, будет встревожен этой идеей.

«Ты могла бы оставить ее с Брайаном и уехать на девичник, например», – упорно продолжала Шарлотта.

Гарриет не представляла себе такого поступка. Обычно она никогда не показывала своих истинных чувств, потому что в первую очередь презирала себя за то, что была такой. Никто не знал, чего ей стоило оставить Алису с Шарлоттой сегодня. Но Шарлотта пришла в восторг, что она обратилась к ней, хотя Гарриет и не следовало говорить, что больше просить было некого.

«Однажды вы должны их отпустить, – сказала ей как-то женщина в магазине. – В один прекрасный день они отращивают свои крылья и просто улетают прочь. Как бабочки», – прибавила она, хлопая руками в воздухе. Гарриет подавила желание врезать ей по рукам.

Алиса улетит прочь только тогда, когда она ей позволит. Ее собственная мама удерживала ее слишком долго, и Гарриет прекрасно понимала, насколько разрушительным это может оказаться. Она обещала себе не поступать так с собственными детьми, но всё-таки к этому пришла. Где-то на своем пути она стала той матерью, которой не хотела быть.

Гарриет должна забыть про телефон, вернуться в комнату и страдать до конца курсов. Это не имеет значения, сказала она своему отражению. Это займет еще всего один, – она глянула на часы, – максимум два часа, и она будет дома в четыре тридцать вечера, как и планировалось.