«Теория заговора» - [25]

Впрочем, об этом говорит сам же Фуко в курсе лекций о генезисе власти в современном обществе. «Роль университета заключается в селекции; в распределении ступеней качества и количества знаний на различных уровнях; в обучении со всеми преградами, существующими между различными ступенями университетского аппарата; в гомогонезации знаний через установление своего рода научной общности с признанным статусом; в организации консенсуса; и наконец, в прямом или косвенном воздействии на централизацию государственного аппарата»^{113}. Именно «централизация государственного аппарата», то есть указанный процесс замены средневекового государства социумом Нового времени требовал столь мощных интеллектуальных усилий. Напомним, что предшествующая социальная трансформация — возникновение средневекового мира, стала результатом крушения античного космоса — Римской империи, во многом обусловленного как идеологическим вакуумом, так и давлением извне. Уникальность возникновения общества Нового времени во многом следует из его проективности, онтологическое основание которой составляет рациональная деятельность.

Следует заметить, что деятельность интеллектуалов не обязательно носила тотально рациональный характер. Наряду с логическими обоснованиями необходимости идейной, политической централизации, разворачивается параллельный процесс создания глобальной картины мира. По своей масштабности и последствиям этот процесс сопоставим с предыдущим этапом. Религиозное мировоззрение, доминирующее в эпоху Средневековья, было основано на целостном восприятии картины бытия, расстановка акцентов в которой носила преимущественно этический характер. Подобная акцентуация, дуалистическое восприятие мира, обеспечивали одновременно как стабильность средневекового социума, так и невозможность каких-либо крупных социальных, политических, экономических изменений, что, собственно, и стало причиной последующей социально-политической трансформации. Но, тем не менее, в идеологических конструктах Нового времени находится своё место и данному аспекту прошедшей эпохи.

Не случайным моментом в контексте наших размышлений следует понимать не только мощный подъём науки, но и «научного мышления» именно в Новое время. Динамическое развитие университетов, которые вряд ли могли функционировать без прямой и целенаправленной поддержки со стороны государства, было призвано обеспечить непрерывный поток не только профессиональных кадров, но и идеологических. Понимая необходимость поддержки со стороны интеллектуалов, правители Европы, помимо собственно материальной поддержки, обеспечивают университеты и юридической защитой. Приведём примеры, подтверждающие данный тезис. Испания, как известно, на всём протяжении своей истории испытывала мощное воздействие католической церкви во всех сферах жизни. Исключением не является и XV век, ставший эпохой реконкисты. Но уже в 1492 г. «Прагматическая санкция» католических королей выводит студентов из-под действия гражданского законодательства, освобождает их от воинской службы и налогов. Практически идентичную картину мы наблюдаем в другой европейской стране: Голландии. Как отмечает П. Зюмтор: «Университет действительно отправлял гражданское и уголовное право над своими выпускниками»^{114}. Несмотря на, как и в Испании, довлеющее влияние религии (здесь — уже протестантизма), студенты университетов были освобождены от присяги на верность реформаторству.

Следствием всех этих моментов является бурный рост числа университетов, их влияния, что, естественно, способствовало не менее быстрому росту числа студентов. В дальнейшем, в XVIII в., подобное, «конвейерное» производство интеллектуалов станет одной из причин потрясений Европы. Рассуждая о природе и специфике университета в европейском социокультурном пространстве, Ж. Деррида делает важное замечание: «Насколько мне известно, ещё никто не выдвигал проекта создания Университета против разума. То есть имеются все основания полагать, что разумное основание бытия университета всегда заключается в самом разуме, в некоем существенном отношении разума к бытию. Но то, что называется принципом разумного основания, не сводится к разуму»^{115}. То есть целью университетского образования выступает вовсе не постоянная артикуляция и воспроизводство тех положений и идей, которые можно условно назвать рациональными или научными. Оговариваемая условность «научного» и «рационального» объясняется изменяемостью данных критериев. Университетское знание может пониматься как знание лишь в контексте соотношения двух сфер: разумной и бытийственной, последняя есть область, по отношению к которой разум и может себя реализовать. В этом достаточно трудно артикулируемом, но существенном качестве, и скрывается главное отличие университета Нового времени от университета средневекового. Автономия университета, провозглашаемая и отстаиваемая на всем протяжении периода Средневековья, хотя и обеспечивала его независимость, но в то же время и обособляла университетскую корпорацию, живущую за счёт бенефиция. Привилегированность, таким образом, оборачивалась искусственно поддерживаемым изоляционизмом университетской среды, её герметичностью. Университет Нового времени — это стремление к преодолению изоляции, нахождению «точек соприкосновения» с обществом. Конечно, это не был абстрактный, «чисто мыслительный» процесс, преимущественно он выстраивался через формирование отношения субъекта к актуальным социально-политическим вопросам. Таковым субъектом выступает сам интеллектуал, который зачастую впоследствии и определяет сам уровень актуальности того или иного вопроса. Ж. Бенда в работе «Предательство интеллектуалов» особо отмечает политическую ангажированность, присущую интеллектуалам: «Ведь если бы Расин или Лабрюйер вздумали предавать гласности собственные соображения о своевременности войны с Голландией или о легитимности присоединительных палат, соотечественники смеялись бы им в лицо. Оставаться чистым интеллектуалом прежде было легче, чем в наши дни»