Теория Невероятности - [15]

– Четыре спицы, – говорит он. – Теперь не поездишь. У тебя что, тормоз отказал?

– Да, – говорю я.

Постепенно страсти утихают, и мы все движемся по дорожке, ведя в руках велосипеды.

Мы с Катариной идем последними. Некоторое время мы молчим.

– Ты мне ничего не сказала, – наконец говорю я.

– Я тебе потом скажу.

– Когда?

– Приходи сегодня вечером к нам, – говорит Катарина.

Краус открыл дверь и увидел меня, нарядного и приглаженного.

– А-а, – сказал он, – это ты…

– Здравствуйте.

– Здравствуй.

Я протягиваю руку. Краус пожимает ее. Я напряжен, взволнован и поэтому не замечаю сдержанности Крауса. Я вхожу в комнату и вглядываюсь.

– А Катарина где?

– У себя, – говорит Краус. – Погоди… Опять раздается звонок в дверь, и Краус идет открывать.

Оставшись один, я отворяю дверь в соседнюю комнату и останавливаюсь на пороге.

Катарина в новом платье, в туфлях на высоком каблуке поправляет шелковый чулок на высокой ноге. Она быстро поднимает голову, и две секунды мы смотрим друг на друга. Потом она резко опускает платье, и я отступаю назад, прикрывая дверь.

Плохо соображая, я слышу голоса и поднимаю голову. В комнату входят Краус и незнакомый светловолосый мужчина лет тридцати. Он одет в элегантный костюм. Плащ висит у него через руку.

Встретив мой смятый и настороженный взгляд, он кланяется. Я нехотя отвечаю.

– Катарина готова? – спрашивает блондин.

– Переодевается, – отвечает Краус. Блондин смотрит на часы.

– Извините меня, – говорит он. – Я чертовски аккуратен. Это моя слабость.

У него крошечные усики и твердый рот. Он не только чертовски аккуратен, он чертовски красив. Я чувствую, как у меня от гнева начинают округляться глаза.

Прерывая молчание, входит Катарина. Я оборачиваюсь к ней. Но это не прежняя Катарина. Это красивая, нарядная, немного бледная молодая женщина. Совсем чужая. Она проходит мимо меня, и блондин, улыбнувшись, пожимает ее протянутую руку.

– Катарина… – говорю я. Все оборачиваются ко мне. На меня, видимо, тяжело смотреть.

– Разве ты не сказала ему, что уходишь? – сурово спрашивает Краус.

– Я же не знала, – тихо отвечает Катарина.

– Она не знала, – подтверждает блондин. Никто теперь не смотрит на меня.

– Катарина… – говорю я. – Разве ты забыла?

– Мы опаздываем, – мягко говорит блондин.

Я оборачиваюсь к нему. Я смотрю на его отвратительные усики.

– Вы не опоздаете, – говорю я. – Вы всюду успеете. Как пишут в плохих романах… вы чертовски аккуратны.

– Ну-ну, малыш… – улыбаясь, говорит блондин, но глаза у него холодные. Я делаю шаг вперед.

– Алеша! – громко говорит Катарина.

Я смотрю на нее. Глаза у нее отчаянные.

Я выбегаю в дверь.

Я сбегаю по лестнице и выскакиваю из парадного.

Остановившись у ворот, я затравленно оглядываюсь по сторонам. Сумрачный вечер в переулке. Черная «эмка» стоит у ворот. Булыжники мостовой текут вниз по переулку и сворачивают за угол.

Я слышу скрип песка под ногами идущих и стискиваю кулаки.

Из ворот выходят Краус с Катариной и блондин. Блондин подходит к черной «эмке», отворяет дверцу, и Катарина, не глядя на меня, садится в машину.

Ко мне подходит Краус.

– Того, о чем ты думаешь, не бойся, – говорит он. – Я тебя в обиду не дам. Ты мне веришь?

Я смотрю в землю.

– Красавец мужчина, – говорю я. – Кто этот тип?

– Случайный знакомый, – говорит Краус. – Проездом на один день. Надо его сводить в театр. Будь молодцом.

Он пожимает мне локоть и идет к машине. Я иду по переулку и слышу, как, фырча, отъезжает в противоположную сторону машина, увозящая Катарину.

Потом раннее утро. Деревья стоят в росе. Школа еще пустая.

Дверь в радиоузел, где я вожусь с радиолой, отворилась, и вошла Катарина. Я поднял голову.

– Здравствуй, – сказала она. – Не сердись на меня. Я не хотела.

Она пришла ко мне в это раннее утро свежая и веселая. Попросила завести «Я люблю тебя, Вена». Закружилась по комнате.

Мне больно смотреть на нее – так она хороша, и я отвожу глаза.

Она останавливается.

– Я бы этот вальс до смерти танцевала, – говорит она. – Самый мой любимый вальс… А твой?

– Конечно, – отвечаю я.

– Обещай мне одну вещь, – говорит она.

– Какую?

– Если ты когда-нибудь приедешь в Вену, приди на кладбище к памятнику Штрауса.

– А ты?

– Что?

– Разве мы не вместе приедем? – спрашиваю я. – Когда произойдет мировая революция…

– Конечно, – быстро отвечает Катарина. – Знаешь что?

– Что?

– Хочешь меня поцеловать? – спрашивает она.

Я не сразу понимаю услышанное и смотрю на нее почти испуганно.

– Ну?… – говорит она.

Я поднимаюсь и медленно иду к ней непослушными ногами.

Она закрывает глаза.

Я обнимаю ее за шею, и голова у нее откидывается.

И тогда мы целуемся долго-долго, пока не задыхаемся…

…Раздается удар колокола, и мы отрываемся друг от друга.

Слезы катятся у нее из глаз.

Мы стоим на платформе вокзала, и вагоны уходят в легкий туман. Перрон блестит, как зеркало.

Это Катарина уезжает. Куда она уезжает, мне не сказали. Я мог бы даже не знать этого. Катарина настояла.

– Прощай, – говорит Катарина. – Последний звонок… Помни меня…

– Всегда… – говорю я.

Она поворачивается и бежит к поезду, где ее ждет Краус в мокром плаще и в берете. Она входит в вагон, и поезд тихо идет со станции.

Стоящий поодаль военный подходит ко мне. Я тупо гляжу в землю.