Теория небесных влияний. Человек, Вселенная и тайны космоса - [5]

Откуда исходят эти принципы? Прежде чем ответить на этот вопрос, я должен выразить чувство глубокой благодарности одному человеку и отчасти объяснить происхождение этого чувства.

Впервые я встретил Успенского в сентябре 1936 года в Лондоне, где он читал частные лекции. Эти «лекции» касались необычной системы знания, совершенно не похожей на что-либо, с чем я до этого сталкивался, полученной им от человека, которого он называл «Г.»[1]. Эта система, однако, была не нова: напротив, говорилось, что она является очень древней и в скрытой форме существовала всегда, а ее след время от времени различим на поверхности истории то в одном облике, то в другом. Хотя она объясняла невероятно многое о Вселенной и человеке из того, что казалось до этого совершенно загадочным, ее единственным назначением было – как постоянно подчеркивал Успенский – помочь отдельному человеку пробудиться до другого уровня сознания.

От любых попыток использовать данное знание для иных более обычных целей он отговаривал или прямо это запрещал.

Однако несмотря на поразительное совершенство этой системы самой по себе, невозможно было полностью отделить ее от бытия того человека, что излагал ее, – то есть от самого Успенского. Когда кто-либо другой пытался объяснять эту систему, она дегенерировала, странным образом теряла в качестве. И хотя никто не мог полностью нейтрализовать огромную силу идей самих по себе, было ясно, что систему нельзя брать отдельно от человека, обладающего вполне определенным, совершенно необычным уровнем сознания и бытия. Ибо только такой человек мог вызвать в других фундаментальные изменения понимания и отношения к миру, которые были необходимы, чтобы уловить ее смысл.

Эта система, в чистой и абстрактной первоначально данной форме, для всех описана самим Успенским в его книге «В поисках чудесного». Кто желает сравнить изначальные принципы с излагаемыми здесь выводами, поступят правильнее, если сперва прочтут книгу Успенского. Тогда они смогут судить, обоснованно ли такое применение и развитие этих идей. Более того, с их точки зрения, они обязаны будут судить об этом.

Что касается меня, в то время я был на распутье и при первой возможности в личной беседе сказал Успенскому – в его переполненных людьми маленьких комнатках на Гвендир-Роуд – что по натуре своей я писатель, и спросил его совета о путях, которые тогда передо мной открывались. Он сказал очень просто: «Лучше не быть слишком связанным. Позже мы найдем, о чем вам написать».

Настолько было велико то странное доверие, которое внушал Успенский, что этот ответ показался полным решением моей проблемы – или, лучше сказать, я почувствовал, что больше не должен об этом беспокоиться, я был от этого избавлен. И на самом деле, в результате этой беседы я более 10 лет практически ничего не писал. Было слишком много других дел. Но в конце концов Успенский сдержал свое обещание. Черновик этой книги был закончен за два месяца до его смерти, в октябре 1947 года, как прямой результат того, что он стремился достичь и показать в то время. Позднее, после его смерти, была написана и вторая книга, которая начинается с того, на чем заканчивается эта.

Все эти 10 лет Успенский разъяснял нам бесчисленным количеством способов – теоретических, философских и практических – различные стороны системы. Когда я пришел к нему впервые, с ним уже было много людей, которые у него учились. Сами, на протяжении 10 или 15 лет стремясь достичь указанной им цели, они могли помочь такому новичку, как я, многое понять о том, что возможно и что невозможно. Успенский неустанно объяснял, неустанно открывал нам глаза на наши иллюзии, неустанно указывал путь – однако так тонко, что если кто-то еще был не готов понять, то уроки проходили мимо этого человека, и только через несколько лет он мог вспомнить этот случай и понять, что ему демонстрировалось. Возможны и более грубые методы, но они способны оставить трудно заживающие раны.

Успенский никогда не работал для настоящего момента. Можно даже сказать, что он не работал для времени – он работал только для возвращения. Но это требует более подробного объяснения. В любом случае, совершенно очевидно, что он работал и планировал работу с абсолютно другим чувством времени, чем у всех нас, хотя для тех, кто нетерпеливо требовал от него помочь им достичь результатов быстрее, он обычно говорил: «Нет, время – это фактор. Нельзя его не учитывать».

Так проходили годы. И хотя на самом деле очень многое было достигнуто, часто нам казалось, что Успенский далеко впереди нас, что у него есть нечто, чего нет у нас, нечто, что делало некоторые возможности для него практическими, оставляя их для нас лишь теоретическими, и чего, несмотря на все его объяснения, мы не могли достичь и не понимали, как это сделать. Казалось, не хватает какого-то существенного ключа. Позже этот ключ был показан. Но это уже совсем другая история.

Во время войны Успенский уехал в Америку. В связи с необычайным раскрытием возможностей, которое проходило под видом «лекций», я вспомнил, что около 1944 года в Нью-Йорке он дал нам задачу, которая, как он сказал, будет для нас интересна. Этой задачей было «классифицировать науки» в соответствии с принципами, объяснявшимися в системе; классифицировать их