Теория литературы. Проблемы и результаты - [21]

, или эссенциальной (литературность по сущности). Если текст написан в форме сонета – пусть даже с ошибками, лишь бы они не мешали опознавать его как сонет, – он обязательно принадлежит к литературе. Это не зависит от его содержания (темы): в форме сонета можно изложить признание в любви, или научную идею, или политический призыв, или даже кулинарный рецепт (так один из персонажей драмы Ростана «Сирано де Бержерак» переложил в стихи рецепт миндального печенья). И это не зависит от его художественного качества – плохая литература тоже является литературой, и подавляющее большинство стихотворений – плохие, что не мешает им принадлежать к художественной литературе: «Самая скверная картина, самая неудачная соната, самый плохой сонет принадлежит тем не менее к живописи, музыке и поэзии…»[63] Фразы типа «стихи такого-то – не поэзия» лишь отчасти соответствуют реальному положению дел: с одной стороны, подобные оценки нередко пересматриваются, а с другой стороны, по своей форме все стихотворные тексты остаются принадлежащими к литературе, может меняться лишь их иерархическое место.

Что же касается литературной периферии, то по Женетту она, вообще говоря, не хуже и не лучше центра, и между ними не бывает динамических напряжений и переворотов. Периферию образуют всевозможные тексты, которые обычно относятся к нелитературным жанрам, но в определенных обстоятельствах могут причисляться к литературе. Женетт приводит в пример некоторые произведения историографии: действительно, книги Геродота, Мишле или Карамзина сегодня часто читаются как художественная словесность, в их изложении есть некоторые качества, которые интересны нам не меньше, чем историко-фактическое содержание. Другим примером могут служить упоминавшиеся еще Тыняновым (в статье «Литературный факт», 1924) личные письма: некоторые из них, в некоторые эпохи, перечитываются множеством посторонних людей как образцы художественной словесности, независимо от той непосредственной роли, которую они могли играть в отношениях автора и адресата. В терминах Якобсона, в них происходит перегруппировка функций: одни функции высказывания (референциальная, эмотивная, конативная и т. д.) отступают на задний план в читательском восприятии и вытесняются другой функцией – поэтической. Такая кооптация в состав литературы может захватывать целые жанры, а может применяться «в виде исключения» к отдельным текстам или даже их фрагментам; они обладают кондициональной литературностью, литературностью по обстоятельствам.

Концепция Женетта признает невозможность определить литературность по однозначному структурному критерию. Однако из этого не следует, что наука вообще должна отказаться от исследования данной проблемы: между разнородными определениями имеются специфические отношения, которые сами образуют структуру – не жестко-логическую, а мягко-эмпирическую.

В терминах логики, литература как множество текстов представляет собой не класс, а тип. Все элементы одного класса равно обладают его определяющим свойством (все четные числа одинаково делятся на 2), тогда как элементы, принадлежащие к одному типу, могут лишь «более или менее» соответствовать его признакам. Не менее существенно, что это градуальное соотношение «более» или «менее» литературных текстов складывается исторически. Конститутивная литературность кажется неизменной во времени, но это не значит, что она вообще изъята из исторического процесса, – просто она развивается в нем с бесконечно меньшей скоростью. Она образуется не абстрактно-логическими, а историческими признаками (например, жанровыми формами, для которых обычно известно время и место их возникновения), просто эти признаки относительно постоянны в пространстве данной культуры. Все стихи конститутивно литературны, хотя в разных культурах они устроены по-разному. По сути, конститутивная литературность возникает при повторении устойчивых форм – своего рода проекции принципа эквивалентности с оси селекции на ось комбинации, согласно якобсоновскому определению поэтической функции; но только под «осью комбинации» здесь приходится понимать «синтагму» исторического развития той или иной литературы.

Исторический характер кондициональной литературности еще более очевиден. Она приписывается тексту обычно задним числом, после того как минует момент его нелитературной актуальности. При своем появлении, для современников этот текст не относился к литературе. Речи Цицерона против Катилины сочинялись не как художественные произведения, а как политические выступления, преследовавшие прагматическую цель – убедить римский сенат осудить Катилину (то есть в них доминировала конативная функция); но прошло время, Катилина и даже сам Цицерон стали восприниматься не как реальные деятели, а как полулегендарные персонажи, а потому и данные тексты перестали служить инструментальным высказыванием и начали изучаться как образец правильной латинской речи – они сделались литературными, в них возобладала поэтическая функция.

Таким образом, Женетт разделяет множество литературных текстов на два сегмента, которые эволюционируют с разной скоростью: центральное ядро остается (относительно) неизменным, тогда как периферия по определению изменчива. Это «горизонтальное» членение литературы на две области сходно с «вертикальным» делением языка и литературы на постоянную область правил и абстрактных форм («язык» по Соссюру или предмет «науки о литературе» по Барту) и исторически развивающуюся область словесной практики (соссюровская «речь» или предмет бартовской «критики»); в более отдаленной перспективе это членение, конечно, воспроизводит платоновскую оппозицию мира сущностей и мира явлений (ср. женеттовский термин «